зелье подъ хаты подливала, закрутки вязала въ житѣ… Одинъ разъ просила она у нашей молодицы злотъ (15 к.). Та ей говоритъ: «Нѣтъ у меня злота, отстань».—«Ну, добре, говоритъ, будешь ты помнить, какъ мнѣ злотаго не дала…» И что̀ же вы думаете, панычу: съ тѣхъ самыхъ поръ стало у молодицы дитя болѣть. Болѣло, болѣло, да и совсѣмъ умерло. Вотъ тогда хлопцы вѣдьмаку и прогнали, пусть ей очи повылазятъ…
— Ну, а гдѣ же теперь эта вѣдьмака?—продолжалъ я любопытствовать.
— Вѣдьмака?—медленно переспросилъ, по своему обыкновенно, Ярмола.—А я знаю?
— Развѣ у нея не осталось въ деревнѣ какой-нибудь родни?
— Нѣтъ, не осталось. Да она чужая была, изъ кацапокъ, чи изъ цыгановъ… Я еще маленькимъ хлопцемъ былъ, когда она пришла къ намъ на село. И дѣвочка съ ней была: дочка или внучка… Обѣихъ прогнали…
— А теперь къ ней развѣ никто не ходитъ: погадать тамъ или зелья какого-нибудь попросить?
— Бабы бѣгаютъ,—пренебрежительно уронилъ Ярмола.
— Ага! Значитъ, все-таки извѣстно, гдѣ она живетъ?
— Я не знаю… Говорятъ люди, что гдѣ-то около Бисова Кута она живетъ… Знаете—болото, что̀ за Ириновскимъ шляхомъ. Такъ вотъ въ этомъ болотѣ она и сидитъ, трясьця ея матери!
«Вѣдьма живетъ въ какихъ-нибудь десяти верстахъ отъ моего дома… настоящая, живая, полѣсская вѣдьма!» Эта мысль сразу заинтересовала и взволновала меня.
— Послушай, Ярмола,—обратился я къ полѣсовщику:—а какъ бы мнѣ съ ней познакомиться, съ этой вѣдьмой?
— Тфу!—сплюнулъ съ негодованіемъ Ярмола.—Вотъ еще добро нашли.
