кое усердное, дѣловитое выраженіе было въ его подобранной шеѣ съ красивой маленькой головой. Изумрудъ только презрительно скосилъ на него свой глазъ и повелъ однимъ ухомъ въ его сторону.
Другой наѣздникъ окончилъ разговоръ, громко и коротко засмѣялся, точно проржалъ, и пустилъ кобылу свободной рысью. Она безъ всякаго усилія, спокойно, точно быстрота ея бѣга совсѣмъ отъ нея не зависѣла, отдѣлилась отъ Изумруда и побѣжала впередъ, плавно неся ровную, блестящую спину, съ едва замѣтнымъ темнымъ ремешкомъ вдоль хребта.
Но тотчасъ же и Изумруда и ее обогналъ и быстро кинулъ назадъ несшійся галопомъ огненно-рыжій рысакъ, съ большимъ бѣлымъ пятномъ на храпѣ. Онъ скакалъ частыми, длинными прыжками, то растягиваясь и пригибаясь къ землѣ, то почти соединяя на воздухѣ переднія ноги съ задними. Его наѣздникъ, откинувшись назадъ всѣмъ тѣломъ, не сидѣлъ, а лежалъ на сидѣньи, повиснувъ на натянутыхъ вожжахъ. Изумрудъ заволновался и горячо метнулся въ сторону, но англичанинъ незамѣтно сдержалъ вожжи, и его руки, такія гибкія и чуткія къ каждому движенію лошади, вдругъ стали точно желѣзными. Около трибуны рыжій жеребецъ, успѣвшій проскакать еще одинъ кругъ, опять обогналъ Изумруда. Онъ до сихъ поръ скакалъ, но теперь уже былъ въ пѣнѣ, съ кровавыми глазами и дышалъ хрипло. Наѣздникъ, перегнувшись впередъ, стегалъ его изо всѣхъ силъ хлыстомъ вдоль спины. Наконецъ конюхамъ удалось близъ воротъ пересѣчь ему дорогу и схватить за вожжи и за узду у морды. Его свели съ ипподрома мокраго, задыхающагося, дрожащаго, похудѣвшаго въ одну минуту.
Изумрудъ сдѣлалъ еще полкруга полной рысью, потомъ свернулъ на дорожку, пересѣкавшую поперекъ бѣговой плацъ, и черезъ ворота въѣхалъ во дворъ.
