имѣли обыкновеніе засѣкаться подковами, надѣвали кожаныя ногавки на бабки, другимъ забинтовывали ноги полотняными поясами отъ путового сустава до колѣна, или подвязывали подъ грудь за передними ногами широкіе подмышники, отороченные мѣхомъ. Изъ сарая выкатывали легкія, двухколесныя съ высокими сидѣньями американки; ихъ металлическія спицы весело сверкали на ходу, а красные ободья и красныя, широкія, выгнутыя оглобли блестѣли новымъ лакомъ.
Изумрудъ былъ уже окончательно высушенъ, вычищенъ щетками и вытертъ шерстяной рукавицей, когда пришелъ главный наѣздникъ конюшни, англичанинъ. Этого высокаго, худого, немного сутуловатаго, длиннорукаго человѣка одинаково уважали и боялись и лошади и люди. У него было бритое загорѣлое лицо и твердыя, тонкія изогнутыя губы насмѣшливаго рисунка. Онъ носилъ золотыя очки; сквозь нихъ его голубые, свѣтлые глаза глядѣли твердо и упорно-спокойно. Онъ слѣдилъ за уборкой, разставивъ длинныя ноги въ высокихъ сапогахъ, заложивъ руки глубоко въ карманы панталонъ и пожевывая сигару то однимъ, то другимъ угломъ рта. На немъ была сѣрая куртка съ мѣховымъ воротникомъ, черный картузъ съ узкими полями и прямымъ, длиннымъ, четырехугольнымъ козырькомъ. Иногда онъ дѣлалъ короткія замѣчанія отрывистымъ, небрежнымъ тономъ, и тотчасъ же всѣ конюхи и рабочіе поворачивали къ нему головы, и лошади настораживали уши въ его сторону.
Онъ особенно слѣдилъ за запряжкой Изумруда, оглядывая все тѣло лошади отъ чолки до копытъ, и Изумрудъ, чувствуя на себѣ этотъ точный, внимательный взглядъ, гордо подымалъ голову, слегка полуоборачивалъ гибкую шею и ставилъ торчкомъ тонкія, просвѣчивающія уши. Наѣздникъ самъ испыталъ крѣпость подпруги, просовывая палецъ между ней и животомъ. Затѣмъ на
