и Изиду, оплакивающихъ Озириса. Потомъ изъ глубины алтаря вышелъ нѣкто въ бѣломъ хитонѣ безъ единаго украшенія, и глаза всѣхъ женщинъ и мужчинъ съ жадностью приковались къ нему. Это былъ тотъ самый пустынникъ, который провелъ десять лѣгь въ тяжеломъ подвижническомъ искусѣ на горахъ Ливана и нынче долженъ былъ принести великую добровольную кровавую жертву Изидѣ. Лицо его, изнуренное голодомъ, обвѣтренное и обожженное, было строго и блѣдно, глаза сурово опущены внизъ, и нечеловѣческимъ ужасомъ повѣяло отъ него на толпу.
Наконецъ вышелъ и главный жрецъ храма, столѣтній старецъ съ тіарой на головѣ, съ тигровой шкурой на плечахъ, въ парчевомъ передникѣ, украшенномъ хвостами шакаловъ.
Повернувшись къ молящимся, онъ старческимъ голосомъ, кроткимъ и дрожащимъ, произнесъ:
— Сутонь-ди-готпу (Царь приноситъ жертву).
И затѣмъ, обернувшись къ жертвеннику, онъ принялъ изъ рукъ помощника бѣлаго голубя съ красными лапками, отрѣзалъ птицѣ голову, вынулъ у нея изъ груди сердце и кровью ея окропилъ жертвенникъ и священный ножъ.
Послѣ небольшого молчанія онъ возгласилъ:
— Оплачемте Озириса, бога Атуму, великаго Унъ-Ноферъ-Онуфрія, бога Она!
Два кастрата въ женскихъ одеждахъ — Изида и Нефтисъ — тотчасъ же начали плачъ гармоничными тонкими голосами:
«Возвратись въ свое жилище, о, прекрасный юноша. Видѣть тебя — блаженство.
«Изида заклинаетъ тебя, Изида, которая была зачата съ тобою въ одномъ чревѣ, жена твоя и сестра.
«Покажи намъ снова лицо твое, свѣтлый богъ. Вотъ
и Изиду, оплакивающих Озириса. Потом из глубины алтаря вышел некто в белом хитоне без единого украшения, и глаза всех женщин и мужчин с жадностью приковались к нему. Это был тот самый пустынник, который провел десять легь в тяжелом подвижническом искусе на горах Ливана и нынче должен был принести великую добровольную кровавую жертву Изиде. Лицо его, изнуренное голодом, обветренное и обожженное, было строго и бледно, глаза сурово опущены вниз, и нечеловеческим ужасом повеяло от него на толпу.
Наконец вышел и главный жрец храма, столетний старец с тиарой на голове, с тигровой шкурой на плечах, в парчевом переднике, украшенном хвостами шакалов.
Повернувшись к молящимся, он старческим голосом, кротким и дрожащим, произнес:
— Сутонь-ди-готпу (Царь приносит жертву).
И затем, обернувшись к жертвеннику, он принял из рук помощника белого голубя с красными лапками, отрезал птице голову, вынул у нее из груди сердце и кровью ее окропил жертвенник и священный нож.
После небольшого молчания он возгласил:
— Оплачемте Озириса, бога Атуму, великого Ун-Нофер-Онуфрия, бога Она!
Два кастрата в женских одеждах — Изида и Нефтис — тотчас же начали плач гармоничными тонкими голосами:
«Возвратись в свое жилище, о, прекрасный юноша. Видеть тебя — блаженство.
«Изида заклинает тебя, Изида, которая была зачата с тобою в одном чреве, жена твоя и сестра.
«Покажи нам снова лицо твое, светлый бог. Вот
