быковъ, седьмое же, предназначенное для живыхъ младенцевъ, приносимыхъ ихъ матерями, давно пустовало по запрещенію царя.
Соломонъ прошелъ молча мимо жреца, но тотъ протянулъ вслѣдъ ему руки и воскликнулъ съ мольбой:
— Царь! Заклинаю тебя твоей радостью!.. Царь, окажи мнѣ эту милость, и я открою тебѣ, какой опасности подвергается твоя жизнь.
Соломонъ не отвѣтилъ, и жрецъ, сжавъ кулаки сильныхъ рукъ, проводилъ его до выхода яростнымъ взглядомъ.
Вечеромъ пошла Суламиѳь въ старый городъ, туда, гдѣ длинными рядами тянулись лавки мѣнялъ, ростовщиковъ и торговцевъ благовонными снадобьями. Тамъ продала она ювелиру за три драхмы и одинъ динарій свою единственную драгоцѣнность — праздничныя серьги, серебряныя, кольцами, съ золотой звѣздочкой каждая.
Потомъ она зашла къ продавцу благовоній. Въ глубокой, темной каменной нишѣ, среди банокъ съ сѣрой аравійской амброй, пакетовъ съ ливанскимъ ладаномъ, пучковъ ароматическихъ травъ и склянокъ съ маслами — сидѣлъ, поджавъ подъ себя ноги и щуря лѣнивые глаза, неподвижный, самъ весь благоухающій, старый, жирный, сморщенный скопецъ-египтянинъ. Онъ осторожно отсчиталъ изъ финикійской склянки въ маленькій глиняный флакончикъ ровно столько капель мирры, сколько было динаріевъ во всѣхъ деньгахъ Суламиѳи, и когда онъ окончилъ это дѣло, то сказалъ, подбирая пробкой остатокъ масла вокругъ горлышка и лукаво смѣясь:
— Смуглая дѣвушка, прекрасная дѣвушка! Когда сегодня твой милый поцѣлуетъ тебя между грудей и ска-
быков, седьмое же, предназначенное для живых младенцев, приносимых их матерями, давно пустовало по запрещению царя.
Соломон прошел молча мимо жреца, но тот протянул вслед ему руки и воскликнул с мольбой:
— Царь! Заклинаю тебя твоей радостью!.. Царь, окажи мне эту милость, и я открою тебе, какой опасности подвергается твоя жизнь.
Соломон не ответил, и жрец, сжав кулаки сильных рук, проводил его до выхода яростным взглядом.
Вечером пошла Суламифь в старый город, туда, где длинными рядами тянулись лавки менял, ростовщиков и торговцев благовонными снадобьями. Там продала она ювелиру за три драхмы и один динарий свою единственную драгоценность — праздничные серьги, серебряные, кольцами, с золотой звездочкой каждая.
Потом она зашла к продавцу благовоний. В глубокой, темной каменной нише, среди банок с серой аравийской амброй, пакетов с ливанским ладаном, пучков ароматических трав и склянок с маслами — сидел, поджав под себя ноги и щуря ленивые глаза, неподвижный, сам весь благоухающий, старый, жирный, сморщенный скопец-египтянин. Он осторожно отсчитал из финикийской склянки в маленький глиняный флакончик ровно столько капель мирры, сколько было динариев во всех деньгах Суламифи, и когда он окончил это дело, то сказал, подбирая пробкой остаток масла вокруг горлышка и лукаво смеясь:
— Смуглая девушка, прекрасная девушка! Когда сегодня твой милый поцелует тебя между грудей и ска-
