прикосновеніе руки Елены, шорохъ ея платья, ея милая улыбка приводили меня въ сладкій трепетъ. Я обожалъ ее, но никогда не смѣлъ ни словомъ заикнуться о своемъ чувствѣ. Это казалось мнѣ святотатствомъ. Меня смущало только одно обстоятельство: меня не хотѣли знакомить съ дядей.
«Онъ такой важный и не любитъ студентовъ, — объясняла мнѣ толстая мамаша со своимъ всегдашнимъ добродушіемъ.
«Нѣсколько разъ обѣ женщины приходили ко мнѣ на чашку чая. Елена съ удовольствіемъ разсматривала мои письменныя бездѣлушки, коллекцію монетъ, альбомы и книги.
«Разъ она спросила меня, сколько я получаю изъ дому, и когда я сказалъ, что отецъ высылаетъ мнѣ 100 рублей каждый мѣсяцъ, она сначала замолчала, а потомъ протянула задумчиво: «Вотъ вы какой… богатый!» Вообще она была мало разговорчива, но любила слушать, какъ я читалъ вслухъ.
«Однажды, лежа у себя на диванѣ, я перечитывалъ свои лекціи, отъ скуки, то протягивая фразы и повышая конецъ каждой на полтона, какъ читается въ церкви апостолъ, то декламируя ихъ съ выраженіемъ крайняго драматизма.
«Подъ конецъ мои губы машинально твердили одно и то же слово, а мысли были далеко. Я думалъ объ Еленѣ, представлялъ себѣ ея фигуру, походку, смѣлый взмахъ ея тонкихъ, темныхъ бровей…
«Смеркалось. Откуда-то доносились дрожащіе и радостные звуки благовѣста и вмѣстѣ съ ними запахъ весны и клейкихъ почекъ тополя. Всѣ предметы, въ особенности вѣтки деревьевъ и углы зданій, удивительно рельефно выдѣлялись на смугло-розовомъ темнѣющемъ небѣ.
