Передъ нимъ, за низкой стѣной, грубо сложенной изъ большихъ желтыхъ камней, разстилается вверхъ виноградникъ. Дѣвушка въ легкомъ голубомъ платьѣ ходитъ между рядами лозъ, нагибается надъ чѣмъ-то внизу и опять выпрямляется и поетъ. Рыжіе волосы ел горятъ на солнцѣ.
|
День дохнулъ прохладою, |
Такъ поетъ она, подвязывая виноградныя лозы, и медленно спускается внизъ, ближе и ближе къ каменной стѣнѣ, за которой стоитъ царь. Она одна — никто не видитъ и не слышитъ ея; запахъ цвѣтущаго винограда, радостная свѣжесть утра и горячая кровь въ сердцѣ опьяняютъ ее, и вотъ слова наивной пѣсенки мгновенно рождаются у нея на устахъ и уносятся вѣтромъ, забытыя навсегда:
|
Ловите намъ лисъ и лисенятъ, |
Такъ она доходитъ до самой стѣны и, не замѣчая царя, поворачиваетъ назадъ и идетъ, легко взбираясь въ гору, вдоль сосѣдняго ряда лозъ. Теперь пѣсня звучитъ глуше:
|
Бѣги, возлюбленный мой, |
Но вдругъ она замолкаетъ и такъ пригибается къ землѣ, что ея не видно за виноградникомъ.
Тогда Соломонъ произноситъ голосомъ, ласкающимъ ухо:
Перед ним, за низкой стеной, грубо сложенной из больших желтых камней, расстилается вверх виноградник. Девушка в легком голубом платье ходит между рядами лоз, нагибается над чем-то внизу и опять выпрямляется и поет. Рыжие волосы ел горят на солнце.
|
День дохнул прохладою, |
Так поет она, подвязывая виноградные лозы, и медленно спускается вниз, ближе и ближе к каменной стене, за которой стоит царь. Она одна — никто не видит и не слышит ее; запах цветущего винограда, радостная свежесть утра и горячая кровь в сердце опьяняют ее, и вот слова наивной песенки мгновенно рождаются у нее на устах и уносятся ветром, забытые навсегда:
|
Ловите нам лис и лисенят, |
Так она доходит до самой стены и, не замечая царя, поворачивает назад и идет, легко взбираясь в гору, вдоль соседнего ряда лоз. Теперь песня звучит глуше:
|
Беги, возлюбленный мой, |
Но вдруг она замолкает и так пригибается к земле, что ее не видно за виноградником.
Тогда Соломон произносит голосом, ласкающим ухо:
