тыми въ подвалахъ подъ узкими улицами съ тѣсными домами, давно уже привлекаетъ жадные взоры восточныхъ владыкъ.
И вотъ на зарѣ приказалъ Соломонъ отнести себя на гору Ватнъ-Эль-Хавъ, оставилъ носилки далеко на дорогѣ и теперь одинъ сидитъ на простой деревянной скамьѣ, наверху виноградника, подъ сѣнью деревьевъ, еще затаившихъ въ своихъ вѣтвяхъ росистую прохладу ночи. Простой бѣлый плащъ надѣтъ на царѣ, скрѣпленный на правомъ плечѣ и на лѣвомъ боку двумя египетскими аграфами изъ зеленаго золота, въ формѣ свернувшихся крокодиловъ — символъ бога Себаха. Руки царя лежатъ неподвижно на колѣняхъ, а глаза, затѣненные глубокой мыслью, не мигая, устремлены на востокъ, въ сторону Мертваго Моря, — туда, гдѣ изъ-за круглой вершины Аназе восходитъ въ пламени зари солнце.
Утренній вѣтеръ дуетъ съ востока и разноситъ ароматъ цвѣтущаго винограда, — тонкій ароматъ резеды и варенаго вина. Темные кипарисы важно раскачиваютъ тонкими верхушками и льютъ свое смолистое дыханіе. Торопливо переговариваются серебряно-зеленые листы оливъ.
Но вотъ Соломонъ встаетъ и прислушивается. Милый женскій голосъ, ясный и чистый, какъ это росистое утро, поетъ гдѣ-то невдалекѣ, за деревьями. Простой и нѣжный мотивъ льется, льется себѣ, какъ звонкій ручей въ горахъ, повторяя все тѣ же пять-шесть нотъ. И его незатѣйливая изящная прелестъ вызываетъ тихую улыбку умиленія въ глазахъ царя.
Все ближе слышится голосъ. Вотъ онъ уже здѣсь, рядомъ, за раскидистыми кедрами, за темной зеленью можжевельника. Тогда царь осторожно раздвигаетъ руками вѣтви, тихо пробирается между колючими кустами и выходитъ на открытое мѣсто.
тыми в подвалах под узкими улицами с тесными домами, давно уже привлекает жадные взоры восточных владык.
И вот на заре приказал Соломон отнести себя на гору Ватн-Эль-Хав, оставил носилки далеко на дороге и теперь один сидит на простой деревянной скамье, наверху виноградника, под сенью деревьев, еще затаивших в своих ветвях росистую прохладу ночи. Простой белый плащ надет на царе, скрепленный на правом плече и на левом боку двумя египетскими аграфами из зеленаго золота, в форме свернувшихся крокодилов — символ бога Себаха. Руки царя лежат неподвижно на коленях, а глаза, затененные глубокой мыслью, не мигая, устремлены на восток, в сторону Мертвого Моря, — туда, где из-за круглой вершины Аназе восходит в пламени зари солнце.
Утренний ветер дует с востока и разносит аромат цветущего винограда, — тонкий аромат резеды и варенаго вина. Темные кипарисы важно раскачивают тонкими верхушками и льют свое смолистое дыхание. Торопливо переговариваются серебряно-зеленые листы олив.
Но вот Соломон встает и прислушивается. Милый женский голос, ясный и чистый, как это росистое утро, поет где-то невдалеке, за деревьями. Простой и нежный мотив льется, льется себе, как звонкий ручей в горах, повторяя все те же пять-шесть нот. И его незатейливая изящная прелест вызывает тихую улыбку умиления в глазах царя.
Все ближе слышится голос. Вот он уже здесь, рядом, за раскидистыми кедрами, за темной зеленью можжевельника. Тогда царь осторожно раздвигает руками ветви, тихо пробирается между колючими кустами и выходит на открытое место.
