Изливалъ онъ елей и возжигалъ куреніе Изидѣ и Озирису египетскимъ, брату и сестрѣ, соединившимся бракомъ еще во чревѣ матери своей и зачавшимъ тамъ бога Гора, и Деркето, рыбообразной богинѣ тирской, и Анубису съ собачьей головой, богу бальзамированія, и вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Авденаго ассирійскому, и Утсабу, идолу ниневійскому, и мрачной Киббелѣ, и Белъ-Меродоху, покровителю Вавилона — богу планеты Юпитеръ, и халдейскому Ору — богу вѣчнаго огня, и таинственной Оморогѣ, праматери боговъ, которую Бэлъ разсѣкъ на двѣ части, создавъ изъ нихъ небо и землю, а изъ головы — людей; и поклонялся царь еще богинѣ Атанаисъ, въ честь которой дѣвушки Финикіи, Лидіи, Арменіи и Персіи отдавали прохожимъ свое тѣло, какъ священную жертву, на порогѣ храмовъ.
Но ничего не паходилъ царь въ обрядахъ языческихъ, кромѣ пьянства, ночныхъ оргій, блуда, кровосмѣшенія и противоестественныхъ страстей, и въ догматахъ ихъ видѣлъ суесловіе и обманъ. Но никому изъ подданныхъ не воспрещалъ онъ приношеніе жертвъ любимому богу и даже самъ построилъ на Масличной горѣ капище Хамосу, мерзости моавитской, по просьбѣ прекрасной, задумчивой Эллаанъ — моавитянки, бывшей тогда возлюбленной женою царя. Одного лишь не терпѣлъ Соломонъ и преслѣдовалъ смертью — жертвоприношеніе дѣтей.
И увидѣлъ онъ въ своихъ исканіяхъ, что участь сыновъ человѣческихъ и участь животныхъ одна: какъ тѣ умираютъ, такъ умираютъ и эти, и одно дыханіе у всѣхъ, и нѣтъ у человѣка преимущества передъ скотомъ. И понялъ царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножаетъ познаніе — умножаетъ скорбь. Узналъ онъ также, что и при смѣхѣ иногда болитъ сердце и концомъ радости бываетъ печаль. И однажды утромъ впервые продиктовалъ онъ Елихоферу и Ахіи:
Изливал он елей и возжигал курение Изиде и Озирису египетским, брату и сестре, соединившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Авденого ассирийскому, и Утсабу, идолу ниневийскому, и мрачной Киббеле, и Бел-Меродоху, покровителю Вавилона — богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору — богу вечного огня, и таинственной Омороге, праматери богов, которую Бэл рассек на две части, создав из них небо и землю, а из головы — людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь которой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали прохожим свое тело, как священную жертву, на пороге храмов.
Но ничего не паходил царь в обрядах языческих, кроме пьянства, ночных оргий, блуда, кровосмешения и противоестественных страстей, и в догматах их видел суесловие и обман. Но никому из подданных не воспрещал он приношение жертв любимому богу и даже сам построил на Масличной горе капище Хамосу, мерзости моавитской, по просьбе прекрасной, задумчивой Эллаан — моавитянки, бывшей тогда возлюбленной женою царя. Одного лишь не терпел Соломон и преследовал смертью — жертвоприношение детей.
И увидел он в своих исканиях, что участь сынов человеческих и участь животных одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. И понял царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание — умножает скорбь. Узнал он также, что и при смехе иногда болит сердце и концом радости бывает печаль. И однажды утром впервые продиктовал он Елихоферу и Ахии:
