лотому яблоку въ чашѣ изъ прозрачнаго сардоникса подобно слово, сказанное умѣло, и потому также, что слова мудрыхъ остры какъ иглы, крѣпки какъ вбитые гвозди, и составители ихъ всѣ отъ Единаго Пастыря. «Слово — искра въ движеніи сердца», — такъ говорилъ царь. И была мудрость Соломона выше мудрости всѣхъ сыновъ Востока и всей мудрости египтянъ. Былъ онъ мудрѣе и Еѳана Езрахитянина, и Емана, и Хилколы, и Додры, сыновей Махола. Но уже начиналъ онъ тяготиться красотою обыкновенной человѣческой мудрости, и не имѣла она въ глазахъ его прежней цѣны. Безпокойнымъ и пытливымъ умомъ жаждалъ онъ той высшей мудрости, которую Господь имѣлъ на Своемъ пути прежде всѣхъ созданій Своихъ искони, отъ начала, прежде бытія земли, той мудрости, которая была при Немъ великой художницей, когда Онъ проводилъ круговую черту по лицу бездны. И не находилъ ея Соломонъ.
Изучилъ царь ученія маговъ халдейскихъ и ниневійскихъ, науку астрологовъ изъ Абидоса, Саиса и Мемфиса, тайны волхвовъ, мистагоговъ, и эпоптовъ ассирійскихъ и прорицателей изъ Бактры и Персеполя, и убѣдился, что знанія ихъ были знаніями человѣческими.
Также искалъ онъ мудрости въ тайнодѣйствіяхъ древнихъ языческихъ вѣрованій и потому посѣщалъ капища и приносилъ жертвы: могущественному Ваалу-Либанону, котораго чтили подъ именемъ Мелькарта, бога созиданія и разрушенія, покровителя мореплаванія, въ Тирѣ и Сидонѣ, называли Аммономъ въ оазисѣ Сивахъ, гдѣ идолъ его кивалъ головою, указывая пути праздничнымъ шествіямъ, Бэломъ у халдеевъ, Молохомъ у хананеевъ; поклонялся также женѣ его — грозной и сладострастной Астартѣ, имѣвшей въ другихъ храмахъ имена Иштаръ, Исааръ, Ваальтисъ, Ашера, Истаръ-Белитъ и Атаргатисъ.
лотому яблоку в чаше из прозрачного сардоникса подобно слово, сказанное умело, и потому также, что слова мудрых остры как иглы, крепки как вбитые гвозди, и составители их все от Единого Пастыря. «Слово — искра в движении сердца», — так говорил царь. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов Востока и всей мудрости египтян. Был он мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана, и Хилколы, и Додры, сыновей Махола. Но уже начинал он тяготиться красотою обыкновенной человеческой мудрости, и не имела она в глазах его прежней цены. Беспокойным и пытливым умом жаждал он той высшей мудрости, которую Господь имел на Своем пути прежде всех созданий Своих искони, от начала, прежде бытия земли, той мудрости, которая была при Нем великой художницей, когда Он проводил круговую черту по лицу бездны. И не находил ее Соломон.
Изучил царь учения магов халдейских и ниневийских, науку астрологов из Абидоса, Саиса и Мемфиса, тайны волхвов, мистагогов, и эпоптов ассирийских и прорицателей из Бактры и Персеполя, и убедился, что знания их были знаниями человеческими.
Также искал он мудрости в тайнодействиях древних языческих верований и потому посещал капища и приносил жертвы: могущественному Ваалу-Либанону, которого чтили под именем Мелькарта, бога созидания и разрушения, покровителя мореплавания, в Тире и Сидоне, называли Аммоном в оазисе Сивах, где идол его кивал головою, указывая пути праздничным шествиям, Бэлом у халдеев, Молохом у хананеев; поклонялся также жене его — грозной и сладострастной Астарте, имевшей в других храмах имена Иштар, Исаар, Ваальтис, Ашера, Истар-Белит и Атаргатис.
