закуской, налилъ себѣ водки и, не торопясь, выпилъ и закусилъ. Ромашовъ почувствовалъ къ нему зависть и какое-то смѣшное, мелкое уваженіе.
— А вы водки?—спросилъ Шульговичъ.—Вѣдь пьете?
— Нѣтъ. Благодарю покорно. Мнѣ что-то не хочется,—отвѣтилъ Ромашовъ сиплымъ голосомъ и прокашлялся.
— И-и пре-екрасно. Самое лучшее. Желаю и впредь такъ же.
Обѣдъ былъ сытный и вкусный. Видно было, что бездѣтные полковникъ и полковница прилѣпились къ невинной страстишкѣ—хорошо поѣсть. Подавали душистый супъ изъ молодыхъ кореньевъ и зелени, жаренаго леща съ кашей, прекрасно откормленную домашнюю утку и спаржу. На столѣ стояли три бутылки—съ бѣлымъ и краснымъ виномъ и съ мадерой,—правда, уже начатыя и заткнутыя серебряными фигурными пробками, но дорогія, хорошихъ иностранныхъ марокъ. Полковникъ—точно недавній гнѣвъ прекрасно повліялъ на его аппетитъ—ѣлъ съ особеннымъ вкусомъ и такъ красиво, что на него пріятно было смотрѣть. Онъ все время мило и грубо шутилъ. Когда подали спаржу, онъ, глубже засовывая за воротникъ тужурки ослѣпительно-бѣлую жесткую салфетку, сказалъ весело:
— Если бы я былъ царь, всегда бы ѣлъ спаржу!
Но раньше, за рыбой, онъ не утерпѣлъ и закричалъ на Ромашова начальническимъ тономъ:
— Подпоручикъ! Извольте отложить ножикъ въ сторону. Рыбу и котлеты ѣдятъ исключительно вилкой. Нехорошо-съ! Офицеръ долженъ умѣть ѣсть. Каждый офицеръ можетъ быть приглашенъ къ Высочайшему столу. Помните это.
Ромашовъ сидѣлъ за обѣдомъ неловкій, стѣсненный,
