залось, что его бѣлые, стиснутые зубы бросили отраженный свѣтъ на весь низъ его лица и на маленькіе, черные, холеные усы..
— Ходили тамъ двѣ хорошенькія жидовочки. Да мнѣ что̀? Я нуль вниманія.
— Знаемъ мы, какъ вы плохо въ шашки играете!—мотнулъ головой Вѣткинъ.
— Послушайте, господа,—заговорилъ Лбовъ и опять заранѣе засмѣялся.—Вы знаете, что̀ сказалъ генералъ Дохтуровъ о пѣхотныхъ адъютантахъ? Это къ тебѣ, Бекъ, относится. Что они самые отчаянные наѣздники во всемъ мірѣ…
— Не ври, фендрикъ!—сказалъ Бекъ-Агамаловъ.
Онъ толкнулъ лошадь шенкелями и сдѣлалъ видъ, что хочетъ наѣхать на подпрапорщика.
— Ей-Богу же! У всѣхъ у нихъ, говоритъ, не лошади, а какія-то гитары, шка̀пы—съ запаломъ, хромыя, кривоглазыя, опоенныя. А дашь ему приказаніе—знай себѣ жаритъ, куда попало, во весь карьеръ. Заборъ—такъ заборъ, оврагъ—такъ оврагъ. Черезъ кусты валяетъ. Поводья упустилъ, стремена растерялъ, шапка къ чорту! Лихіе ѣздоки!
— Что̀ слышно новаго, Бекъ?—спросилъ Вѣткинъ.
— Что̀ новаго? Ничего новаго. Сейчасъ, вотъ только-что, засталъ полковой командиръ въ собраніи подполковника Леха. Разорался на него такъ, что на соборной площади было слышно. А Лехъ пьянъ, какъ змій, не можетъ папу-маму выговорить. Стоитъ на мѣстѣ и качается, руки за спину заложилъ. А Шульговичъ какъ рявкнетъ на него: «Когда разговариваете съ полковымъ командиромъ, извольте руки на задницѣ не держать!» И прислуга здѣсь же была.
— Крѣпко завинчено!—сказалъ Вѣткинъ съ усмѣшкой—не то иронической, не то поощрительной.—Въ чет-
