— Слушайте, Ромочка: нѣтъ, правда, не забывайте насъ. У меня единственный человѣкъ, съ кѣмъ я, какъ съ другомъ—это вы. Слышите? Только не смѣйте дѣлать на меня такихъ бараньихъ глазъ. А то и видѣть васъ не хочу. Пожалуйста, Ромочка, не воображайте о себѣ. Вы и не мужчина вовсе.
Въ половинѣ четвертаго къ Ромашову заѣхалъ полковой адъютантъ, поручикъ Федоровскій. Это былъ высокій и, какъ выражались полковыя дамы, представительный молодой человѣкъ съ холодными глазами и съ усами, продолженными до плечъ густыми подусниками. Онъ держалъ себя преувеличенно-вѣжливо, но строго-офиціально съ младшими офицерами, ни съ кѣмъ не дружилъ и былъ высокаго мнѣнія о своемъ служебномъ положеніи. Ротные командиры въ немъ заискивали.
Зайдя въ комнату, онъ бѣгло окинулъ прищуренными глазами всю жалкую обстановку Ромашова. Подпоручикъ, который въ это время лежалъ на кровати, быстро вскочилъ и, краснѣя, сталъ торопливо застегивать пуговицы тужурки.
— Я къ вамъ по порученію командира полка,—сказалъ Федоровскій сухимъ тономъ:—потрудитесь одѣться и ѣхать со мною.
— Виноватъ… я сейчасъ… форма одежды обыкновенная? Простите, я по-домашнему.
— Пожалуйста, не стѣсняйтесь. Сюртукъ. Если вы позволите, я бы присѣлъ?
— Ахъ, извините. Прошу васъ. Не угодно ли чаю?—заторопился Ромашовъ.
— Нѣтъ, благодарю. Пожалуйста, поскорѣе.
Онъ, не снимая пальто и перчатокъ, сѣлъ на стулъ
