калъ о своемъ старшемъ двойникѣ, уходящемъ, точно расплывающемся въ этой злобной тьмѣ.
Среди ночи онъ проснулся и замѣтилъ, что его подушка влажна отъ слезъ. Онъ не могъ сразу удержать ихъ, и онѣ еще долго сбѣгали по его щекамъ теплыми, мокрыми, быстрыми струйками.
За исключеніемъ немногихъ честолюбцевъ и карьеристовъ, всѣ офицеры несли службу, какъ принудительную, непріятную, опротивѣвшую барщину, томясь ею и не любя ея. Младшіе офицеры, совсѣмъ по-школьнически, опаздывали на занятія и потихоньку убѣгали съ нихъ, если знали, что имъ за это не достанется. Ротные командиры, большею частью люди многосемейные, погруженные въ домашніе дрязги и въ романы своихъ женъ, придавленные жестокой бѣдностью и жизнью сверхъ средствъ, кряхтѣли подъ бременемъ непомѣрныхъ расходовъ и векселей. Они строили заплату на заплатѣ, хватая деньги въ одномъ мѣстѣ, чтобы заткнуть долгъ въ другомъ: многіе изъ нихъ рѣшались—и чаще всего по настоянію своихъ женъ—заимствовать деньги изъ ротныхъ суммъ или изъ платы, приходившейся солдатамъ за вольныя работы; иные по мѣсяцамъ и даже годамъ задерживали денежныя солдатскія письма, которыя они, по правиламъ, должны были распечатывать. Нѣкоторые только и жили, что винтомъ, штоссомъ и ландскнехтомъ: кое-кто игралъ нечисто,—объ этомъ знали, но смотрѣли сквозь пальцы. При этомъ всѣ сильно пьянствовали, какъ въ собраніи, такъ и въ гостяхъ другъ у друга, иные же, въ родѣ Сливы,—въ одиночку.
Такимъ образомъ офицерамъ даже некогда было серьезно относиться къ своимъ обязанностямъ. Обыкно-
