вышло что-то нелѣпое. Я понимаю: поединки между офицерами—необходимая и разумная вещь,—Шурочка убѣдительно прижала вязанье къ груди.—Но зачѣмъ такая безтактность? Подумайте: одинъ поручикъ оскорбилъ другого. Оскорбленіе тяжелое, и общество офицеровъ постановляетъ поединокъ. Но дальше идетъ чепуха и глупость. Условія—прямо въ родѣ смертной казни: пятнадцать шаговъ дистанціи и драться до тяжелой раны… Если оба противника стоятъ на ногахъ, выстрѣлы возобновляются. Но вѣдь это—бойня, это… я не знаю, что̀! Но, погодите, это только цвѣточки. На мѣсто дуэли пріѣзжаютъ всѣ офицеры полка, чуть ли даже не полковыя дамы, и даже гдѣ-то въ кустахъ помѣщается фотографъ. Вѣдь это ужасъ, Ромочка! И несчастный подпоручикъ, фендрикъ, какъ говоритъ Володя, въ родѣ васъ, да еще, вдобавокъ, обиженный, а не обидчикъ, получаетъ послѣ третьяго выстрѣла страшную рану въ животъ и къ вечеру умираетъ въ мученіяхъ. А у него, оказывается, была старушка-мать и сестра, старая барышня, которыя съ нимъ жили, вотъ какъ у нашего Михина… Да послушайте же: для чего, кому нужно было дѣлать изъ поединка такую кровавую буффонаду? И это, замѣтьте, на самыхъ первыхъ порахъ, сейчасъ же послѣ разрѣшенія поединковъ. И вотъ повѣрьте мнѣ, повѣрьте!—воскликнула Шурочка, сверкая загорѣвшимися глазами:—сейчасъ же сентиментальные противники офицерскихъ дуэлей,—о, я знаю этихъ презрѣнныхъ либеральныхъ трусовъ!—сейчасъ же они загалдятъ: «Ахъ, варварство! Ахъ, пережитокъ дикихъ временъ! Ахъ, братоубійство!»
— Однако вы кровожадны, Александра Петровна!—вставилъ Ромашовъ.
— Не кровожадна,—нѣтъ!—рѣзко возразила она.—Я жалостлива. Я жучка, который мнѣ щекочетъ шею, сниму и постараюсь не сдѣлать ему больно. Но, попробуйте
