ропило его съ дознаніемъ. Правда, помня данное татарину слово, онъ обратился къ своему ротному командиру за совѣтомъ, но потерпѣлъ полную неудачу. Ротный командиръ сначала удивился, потомъ расхохотался и наконецъ, видя возрастающее волненіе молодого офицера, заговорилъ о чемъ-то постороннемъ и отвлекъ его вниманіе. Теперь Козловскій чувствовалъ себя не то что предателемъ, но ему казалось, будто онъ обманомъ вытянулъ у Байгузина признаніе въ воровствѣ. «Вѣдь это, пожалуй, еще хуже, — думалъ онъ: — растрогать человѣка воспоминаніемъ о домѣ, о матери, да потомъ сразу и прихлопнуть». Сейчасъ, слушая рыжаго офицера, онъ особенно сильно ненавидѣлъ его непріятную, грязную бороду, его тяжелую, грубую фигуру, замасленныя косички его волосъ, торчавшихъ сзади изъ-подъ шапки. Этотъ чевѣкъ, повидимому, съ удовольствіемъ пришелъ на зрѣлище, виновникомъ, котораго Козловскій считалъ все-таки себя.
Батальонный командиръ вышелъ на середину батальона и, повернувшись задомъ къ Байгузину, протяжно и рѣзко закричалъ командныя слова:
— Ша-ай! На кра-а…
Козловскій вытащилъ до половины изъ ноженъ шапку, вздрогнулъ, точно отъ холода, и потомъ уже все время не переставалъ дрожать мелкою нервною дрожью. Батальонный скользнулъ глазами по строю и отрывисто крикнулъ:
— …улъ!..
Четырехугольникъ шевельнулся, отчетливо бряцнулъ два раза ружьями и замеръ.
— Адъютантъ, прочтите приговоръ полкового суда, — произнесъ батальонный своимъ твердымъ, яснымъ голосомъ.
Адъютантъ вышелъ на середину. Онъ совсѣмъ не умѣлъ
ропило его с дознанием. Правда, помня данное татарину слово, он обратился к своему ротному командиру за советом, но потерпел полную неудачу. Ротный командир сначала удивился, потом расхохотался и наконец, видя возрастающее волнение молодого офицера, заговорил о чем-то постороннем и отвлек его внимание. Теперь Козловский чувствовал себя не то что предателем, но ему казалось, будто он обманом вытянул у Байгузина признание в воровстве. «Ведь это, пожалуй, еще хуже, — думал он: — растрогать человека воспоминанием о доме, о матери, да потом сразу и прихлопнуть». Сейчас, слушая рыжего офицера, он особенно сильно ненавидел его неприятную, грязную бороду, его тяжелую, грубую фигуру, замасленные косички его волос, торчавших сзади из-под шапки. Этот человек, по-видимому, с удовольствием пришел на зрелище, виновником, которого Козловский считал все-таки себя.
Батальонный командир вышел на середину батальона и, повернувшись задом к Байгузину, протяжно и резко закричал командные слова:
— Ша-ай! На кра-а…
Козловский вытащил до половины из ножен шапку, вздрогнул, точно от холода, и потом уже все время не переставал дрожать мелкою нервною дрожью. Батальонный скользнул глазами по строю и отрывисто крикнул:
— …ул!..
Четырехугольник шевельнулся, отчетливо бряцнул два раза ружьями и замер.
— Адъютант, прочтите приговор полкового суда, — произнес батальонный своим твердым, ясным голосом.
Адъютант вышел на середину. Он совсем не умел
