Хочешь-не-хочешь, бывало, а въ субботу снимай штаны! Такъ и говорили: «правда твоя, миленькій, правда, — а ну-ка, ложись…» Коли виноватъ — въ наказаніе, а не виноватъ — въ поощреніе.
— Ну, этому сильно, должно-быть, достанется, — вставилъ батальонный командиръ: — солдаты воровства не прощаютъ.
Рыжій офицеръ быстро повернулся въ сторону батальоннаго съ готовымъ возраженіемъ, но раздумалъ и замолчалъ.
Къ батальонному командиру подбѣжалъ сбоку фельдфебель и вполголоса доложилъ:
— Ваше высокоблагородіе, ведутъ этого самаго татарчонка.
Всѣ обернулись назадъ. Живой четырехугольникъ вдругъ зашевелился безъ всякой команды и затихъ. Офицеры поспѣшно пошли къ ротамъ, застегивая на ходу перчатки. Среди наступившей тишины рѣзко слышались тяжелые шаги трехъ человѣкъ. Байгузинъ шелъ въ серединѣ между двумя конвойными. Онъ былъ все въ той же непомѣрной шинели, заплатанной на спинѣ кусками разныхъ оттѣнковъ; рукава попрежнему болтались по колѣно. Поля нахлобученной шапки опустились спереди на кокарду, а сзади высоко поднялись, что̀ придавало татарину еще болѣе жалкій видъ. Странное производилъ впечатлѣніе этотъ маленькій, сгорбленный преступникъ, когда онъ остановился между двумя конвойными, посреди четырехсотъ вооруженныхъ людей.
Съ тѣхъ поръ, какъ подпоручикъ Козловскій прочелъ въ приказѣ о назначеніи надъ Байгузинымъ тѣлеснаго наказанія, имъ овладѣли дикія и очень смѣшанныя впечатлѣнія. Ему, ничего не удалось сдѣлать для Байгузина, потому что начальство на другой же день зато-
Хочешь-не-хочешь, бывало, а в субботу снимай штаны! Так и говорили: «правда твоя, миленький, правда, — а ну-ка, ложись…» Коли виноват — в наказание, а не виноват — в поощрение.
— Ну, этому сильно, должно быть, достанется, — вставил батальонный командир: — солдаты воровства не прощают.
Рыжий офицер быстро повернулся в сторону батальонного с готовым возражением, но раздумал и замолчал.
К батальонному командиру подбежал сбоку фельдфебель и вполголоса доложил:
— Ваше высокоблагородие, ведут этого самого татарчонка.
Все обернулись назад. Живой четырехугольник вдруг зашевелился без всякой команды и затих. Офицеры поспешно пошли к ротам, застегивая на ходу перчатки. Среди наступившей тишины резко слышались тяжелые шаги трех человек. Байгузин шел в середине между двумя конвойными. Он был все в той же непомерной шинели, заплатанной на спине кусками разных оттенков; рукава по-прежнему болтались по колено. Поля нахлобученной шапки опустились спереди на кокарду, а сзади высоко поднялись, что придавало татарину еще более жалкий вид. Странное производил впечатление этот маленький, сгорбленный преступник, когда он остановился между двумя конвойными, посреди четырехсот вооруженных людей.
С тех пор, как подпоручик Козловский прочел в приказе о назначении над Байгузиным телесного наказания, им овладели дикие и очень смешанные впечатления. Ему, ничего не удалось сделать для Байгузина, потому что начальство на другой же день зато-
