Назанскій.—А знаете ли,—заговорилъ онъ вдругъ, нахмурившись:—знаете, какую штуку однажды я видѣлъ на маневрахъ? Послѣ ночного перехода шли мы въ атаку. Сбились мы всѣ тогда съ ногъ, устали, разнервничались всѣ: и офицеры и солдаты. Бремъ велитъ горнисту играть повѣстку къ атакѣ, а тотъ, Богъ его знаетъ почему, трубитъ вызовъ резерва. И одинъ разъ, и другой, и третій. И вдругъ этотъ самый—милый, добрый, чудный Бремъ подскакиваетъ на конѣ къ горнисту, который держитъ рожокъ у рта, и изо всѣхъ силъ трахъ кулакомъ по рожку! Да. И я самъ видѣлъ, какъ горнистъ вмѣстѣ съ кровью выплюнулъ на землю раскрошенные зубы.
— Ахъ, Боже мой!—съ отвращеніемъ простоналъ Ромашовъ.
— Вотъ такъ и всѣ они, даже самые лучшіе, самые нѣжные изъ нихъ, прекрасные отцы и внимательные мужья,—всѣ они на службѣ дѣлаются низменными, трусливыми, злыми, глупыми звѣрюшками. Вы спросите: почему? Да именно потому, что никто изъ нихъ въ службу не вѣритъ и разумной цѣли этой службы не видитъ. Вы знаете вѣдь, какъ дѣти любятъ играть въ войну? Было время кипучаго дѣтства и въ исторіи, время буйныхъ и веселыхъ молодыхъ поколѣній. Тогда люди ходили вольными шайками, и война была общей, хмельной радостью, кровавой и доблестной утѣхой. Въ начальники выбирался самый храбрый, самый сильный и хитрый, и его власть до тѣхъ поръ, пока его не убивали подчиненные, принималась всѣми истинно, какъ божеская. Но вотъ человѣчество выросло и съ каждымъ годомъ становится все болѣе мудрымъ, и вмѣсто дѣтскихъ шумныхъ игръ его мысли съ каждымъ днемъ становятся серьезнѣе и глубже. Безстрашные авантюристы сдѣлались шулерами. Солдатъ не идетъ уже на военную службу, какъ
