сти гимназисты, реалисты, даже неокончившіе семинаристы. Я вамъ приведу въ примѣръ нашъ полкъ. Кто у насъ служитъ хорошо и долго? Бѣдняки, обремененные семьями, нищіе, готовые на всякую уступку, на всякую жестокость, даже на убійство, на воровство солдатскихъ копеекъ, и все это изъ-за своего горшка щей. Ему приказываютъ: стрѣляй, и онъ стрѣляетъ,—кого? за что̀? Можетъ-быть, понапрасну?—Ему все равно, онъ не разсуждаетъ. Онъ знаетъ, что дома пищатъ его замурзанныя, рахитическія дѣти, и онъ безсмысленно, какъ дятелъ, выпуча глаза, долбитъ одно слово: «присяга!». Все, что̀ есть талантливаго, способнаго,—спивается. У насъ семьдесятъ пять процентовъ офицерскаго состава больны сифилисомъ. Одинъ счастливецъ—и это разъ въ пять лѣтъ—поступаетъ въ академію, его провожаютъ съ ненавистью. Болѣе прилизанные и съ протекціей неизмѣнно уходятъ въ жандармы или мечтаютъ о мѣстѣ полицейскаго пристава въ большомъ городѣ. Дворяне и тѣ, кто хотя съ маленькимъ состояніемъ, идутъ въ земскіе начальники. Положимъ, остаются люди чуткіе, съ сердцемъ, но что̀ они дѣлаютъ? Для нихъ служба—это сплошное отвращеніе, обуза, ненавидимое ярмо. Всякій старается выдумать себѣ какой-нибудь побочный интересъ, который его поглощаетъ безъ остатка. Одинъ занимается коллекціонерствомъ, многіе ждутъ не дождутся вечера, когда можно сѣсть дома, у лампы, взять иголку и вышивать по канвѣ крестиками какой-нибудь паршивенькій, ненужный коверчикъ или выпиливать лобзикомъ ажурную рамку для собственнаго портрета. На службѣ они мечтаютъ объ этомъ, какъ о тайной сладостной радости. Карты, хвастливый спортъ въ обладаніи женщинами—объ этомъ я ужъ не говорю. Всего гнуснѣе служебное честолюбіе, мелкое, жестокое честолюбіе. Это—Осадчій и компанія, выбивающіе зубы и глаза своимъ солдатамъ. Знаете ли, при мнѣ
