нимъ прежде у меня никакой вражды не было. Все произошло случайно и неожиданно, потому что мы оба были нетрезвы.
— Хе-хе-хе, это уже мы слыхали о вашей нетрезвости,—опять прервалъ его Петерсонъ:—но я хочу только спросить, не было ли у васъ съ нимъ раньше этакого какого-нибудь столкновенія? Нѣтъ, не ссоры, поймите вы меня, а просто этакого недоразумѣнія, натянутости, что ли, на какой-нибудь частной почвѣ. Ну, скажемъ, несогласіе въ убѣжденіяхъ, или тамъ какая-нибудь интрижка. А?
— Господинъ предсѣдатель, могу я не отвѣчать на нѣкоторые изъ предлагаемыхъ мнѣ вопросовъ?—спросилъ вдругъ Ромашовъ.
— Да, это вы можете,—отвѣтилъ холодно Мигуновъ.—Вы можете, если хотите, вовсе не давать показаній или давать ихъ письменно. Это ваше право.
— Въ такомъ случаѣ заявляю, что ни на одинъ изъ вопросовъ капитана Петерсона я отвѣчать по буду,—сказалъ Ромашовъ.—Это будетъ лучше для него и для меня.
Его спросили еще о нѣсколькихъ незначительныхъ подробностяхъ, и затѣмъ предсѣдатель объявилъ ему, что онъ свободенъ. Однако его еще два раза вызывали для дачи дополнительныхъ показаній, одинъ разъ въ тотъ же день вечеромъ, другой разъ въ четвергъ утромъ. Даже такой неопытный въ практическомъ отношеніи человѣкъ, какъ Ромашовъ, понималъ, что судъ ведетъ дѣло халатно, неумѣло и до-нельзя небрежно, допуская множество ошибокъ и безтактностей. И самымъ большимъ промахомъ было то, что, вопреки точному и ясному смыслу статьи 149 дисциплинарнаго устава, строго воспрещающей разглашеніе происходящаго на судѣ, члены суда чести не воздержались отъ праздной болтовни. Они разсказали о результатахъ засѣданій своимъ женамъ, жены —
