власть и отвѣтственность, которыя сопряжены съ нею. Подполковникъ Бремъ глядитъ жалостными и какими-то женскими глазами,—ахъ, мой милый Бремъ, помнишь ли ты, какъ я бралъ у тебя десять рублей взаймы? Старый Лехъ серьезничаетъ. Онъ сегодня трезвъ, и у него подъ глазами мѣшки, точно глубокіе шрамы. Онъ не врагъ мнѣ, но онъ самъ такъ много набезобразничалъ въ собраніи въ разныя времена, что теперь ему будетъ выгодна роль суроваго и непреклоннаго ревнителя офицерской чести. А Осадчій и Петерсонъ—это уже настоящіе враги. По закону я, конечно, могъ бы отвести Осадчаго,—вся ссора началась изъ-за его панихиды,—а впрочемъ, не все ли равно? Петерсонъ чуть-чуть улыбается однимъ угломъ рта—что-то скверное, низменное, змѣиное въ улыбкѣ. Неужели онъ зналъ объ анонимныхъ письмахъ? У Дювернуа—сонное лицо, а глаза—какъ большіе мутные шары. Дювернуа меня не любитъ. Да и Дорошенко тоже. Подпоручикъ, который только расписывается въ полученіи жалованья и никогда не получаетъ его. Плохи ваши дѣла, дорогой мой Юрій Алексѣевичъ».
— Виноватъ, на минутку,—вдругъ прервалъ его Осадчій.—Господинъ полковникъ, вы позволите мнѣ предложить вопросъ?
— Пожалуйста,—важно кивнулъ головой Мигуновъ.
— Скажите намъ, подпоручикъ Ромашовъ,—началъ Осадчій вѣско, съ растяжкой:—гдѣ вы изволили быть до того, какъ пріѣхали въ собраніе въ такомъ невозможномъ видѣ?
Ромашовъ покраснѣлъ и почувствовалъ, какъ его лобъ сразу покрылся частыми каплями пота.
— Я былъ… я былъ… ну, въ одномъ мѣстѣ,—и онъ добавилъ почти шопотомъ:—былъ въ публичномъ домѣ.
— Ага, вы были въ публичномъ домѣ?—нарочно
