отъ этого ихъ лица были темными. Посрединѣ въ креслѣ сидѣлъ предсѣдатель, подполковникъ Мигуновъ—толстый, надменный человѣкъ, безъ шеи, съ поднятыми вверхъ круглыми плечами; по бокамъ отъ него—подполковники: Рафальскій и Лехъ, дальше съ правой стороны—капитаны: Осадчій и Петерсонъ, а съ лѣвой—капитанъ Дювернуа и штабсъ-капитанъ Дорошенко, полковой казначей. Столъ былъ совершенно пустъ, только передъ Дорошенкой, дѣлопроизводителемъ суда, лежала стопочка бумаги. Въ большой, пустой залѣ было прохладно и темновато, несмотря на то, что на дворѣ стоялъ жаркій, сіяющій день. Пахло старымъ деревомъ, плѣсенью и ветхой мебельной обивкой.
Предсѣдатель положилъ обѣ большія, бѣлыя, полныя руки ладонями вверхъ на сукно стола и, разглядывая ихъ поочередно, началъ деревяннымъ тономъ:
— Подпоручикъ Ромашовъ, судъ общества офицеровъ, собравшійся по распоряженію командира полка, долженъ выяснить обстоятельства того печальнаго и недопустимаго въ офицерскомъ обществѣ столкновенія, которое имѣло мѣсто вчера между вами и поручикомъ Николаевымъ. Прошу васъ разсказать объ этомъ со всевозможными подробностями.
Ромашовъ стоялъ передъ ними, опустивъ руки внизъ и теребя околышъ шапки. Онъ чувствовалъ себя такимъ затравленнымъ, неловкимъ и растеряннымъ, какъ бывало съ нимъ только въ ученическіе годы на экзаменахъ, когда онъ проваливался. Обрывающимся голосомъ, запутанными и несвязными фразами, постоянно мыча и прибавляя нелѣпыя междометія, онъ сталъ давать показаніе. Въ то же время, переводя глаза съ одного изъ судей на другого, онъ мысленно оцѣнивалъ ихъ отношенія къ нему. «Мигуновъ—равнодушенъ, онъ точно каменный, но ему льститъ непривычная роль главнаго судьи и та страшная
