людьми,—совершалось быстро, нелѣпо и непоправимо. Точно какой-то злой, сумбурный, глупый, яростно-насмѣшливый демонъ овладѣлъ людьми и заставлялъ ихъ говорить скверныя слова и дѣлать безобразныя, нестройныя движенія.
Среди этого чада Ромашовъ вдругъ увидѣлъ совсѣмъ близко около себя чье-то лицо, съ искривленнымъ кричащимъ ртомъ, которое онъ сразу даже не узналъ—такъ оно было перековеркано и обезображено злобой. Это Николаевъ кричалъ ему, брызжа слюной и нервно дергая мускулами лѣвой щеки подъ глазомъ:
— Сами позорите полкъ! Не смѣйте ничего говорить. Вы—и разные Назанскіе! Безъ году недѣля!..
Кто-то осторожно тянулъ Ромашова назадъ. Онъ обернулся и узналъ Бекъ-Агамалова, но, тотчасъ же отвернувшись, забылъ о немъ. Блѣднѣя отъ того, что̀ сію минуту произойдетъ, онъ сказалъ тихо и хрипло, съ измученной, жалкой улыбкой:
— А при чемъ же здѣсь Назанскій? Или у васъ есть особыя таинственныя причины быть имъ недовольнымъ?
— Я вамъ въ морду дамъ! Подлецъ, сволочь!—закричалъ Николаевъ высокимъ, лающимъ голосомъ.—Хамъ!
Онъ рѣзко замахнулся на Ромашова кулакомъ и сдѣлалъ грозные глаза, но ударить не рѣшался. У Ромашова въ груди и въ животѣ сдѣлалось тоскливое, противное обморочное замираніе. До сихъ поръ онъ совсѣмъ не замѣчалъ, точно забылъ, что въ правой рукѣ у него все время находится какой-то посторонній предметъ. И вдругъ быстрымъ, короткимъ движеніемъ онъ выплеснулъ въ лицо Николаеву остатки пива изъ своего стакана.
Въ то же время, вмѣстѣ съ мгновенной тупой болью, бѣлыя яркія молніи брызнули изъ его лѣваго глаза. Съ протяжнымъ, звѣринымъ воемъ кинулся онъ на Ни-
