Въ полку было много офицеровъ изъ духовныхъ, и потому пѣли хорошо даже въ пьяные часы. Простой, печальный, трогательный мотивъ облагораживалъ пошлыя слова. И всѣмъ на минуту стало тоскливо и тѣсно подъ этимъ низкимъ потолкомъ въ затхлой комнатѣ, среди узкой, глухой и слѣпой жизни.
Умрешь, похоронятъ,
Какъ не жилъ на свѣтѣ…—
Пропѣли эту пѣсню, помолчали немного. На всѣхъ нашла сквозь пьяный угаръ тихая, задумчивая минута. Вдругъ Осадчій, глядя внизъ на столъ опущенными глазами, началъ вполголоса:
«Въ путь узкій ходшіе прискорбный вси—житіе, яко яремъ, вземшіе…»
— Да будетъ вамъ!—замѣтилъ кто-то скучающимъ тономъ.—Вотъ прицѣпились вы къ этой панихидѣ. Въ десятый разъ.
Но другіе уже подхватили похоронный напѣвъ, и вотъ въ загаженной, заплеванной, прокуренной столовой понеслись чистые, ясные аккорды панихиды Іоанна Дамаскина, проникнутые такой горячей, такой чувственной печалью, такой страстной тоской по уходящей жизни:
«И мнѣ послѣдовавшіе вѣрою пріидите, насладитеся,