— Штабсъ-капитанъ Лещенко, вы фальшивите! Вамъ медвѣдь на ухо наступилъ. Замолчите!—крикнулъ Осадчій.—Господа, да замолчите же кругомъ! Не галдите, когда поютъ.
— Какъ бога-тый мужикъ ѣстъ пуншъ гля-се…—продолжалъ вычитывать Вѣткинъ.
Отъ табачнаго дыма рѣзало въ глазахъ. Клеенка на столѣ была липкая, и Ромашовъ вспомнилъ, что онъ не мылъ сегодня вечеромъ рукъ. Онъ пошелъ черезъ дворъ въ комнату, которая называлась «офицерскими номерами»,—тамъ всегда стоялъ умывальникъ. Это была пустая холодная каморка въ одно окно. Вдоль стѣнъ стояли раздѣленныя шкапчикомъ, на больничный манеръ, двѣ кровати. Бѣлья на нихъ никогда не мѣняли, такъ же, какъ никогда не подметали полъ въ этой комнатѣ и не провѣтривали воздухъ. Отъ этого въ номерахъ всегда стоялъ затхлый, грязный запахъ заношеннаго бѣлья, застарѣлаго табачнаго дыма и смазныхъ сапогъ. Комната эта предназначалась для временнаго жилья офицерамъ, пріѣзжавшимъ изъ дальнихъ отдѣльныхъ стоянокъ въ штабъ полка. Но въ нее обыкновенно складывали во время вечеровъ, по-двое и даже по-трое на одну кровать, особенно пьяныхъ офицеровъ. Поэтому она также носила названіе «мертвецкой комнаты», «трупарни» и «морга». Въ этихъ названіяхъ крылась безсознательная, но страшная жизненная иронія, потому что съ того времени, какъ полкъ стоялъ въ городѣ,—въ офицерскихъ номерахъ, именно на этихъ самыхъ двухъ кроватяхъ, уже застрѣлилось нѣсколько офицеровъ и одинъ денщикъ. Впрочемъ, не было года, чтобы въ N—скомъ полку не застрѣлился кто-нибудь изъ офицеровъ.
Когда Ромашовъ вошелъ въ мертвецкую, два человѣка сидѣли на кроватяхъ у изголовій, около окна. Они сидѣли безъ огня, въ темнотѣ, и только по едва слышной
