доставить ему маленькій заработокъ. Въ ротѣ замѣтили это необычайное покровительство офицера солдату. Часто Ромашовъ замѣчалъ, что въ его присутствіи унтеръ-офицеры обращались къ Хлѣбникову съ преувеличенной, насмѣшливой вѣжливостью и говорили съ нимъ нарочно слащавыми голосами. Кажется, объ этомъ зналъ и капитанъ Слива. По крайней мѣрѣ онъ иногда ворчалъ, обращаясь въ пространство:
— От-тъ из-звольте. Либералы п-пошли. Развращаютъ роту. Ихъ д-драть, подлецовъ, надо, а они с-сюсюкаютъ съ ними.
Теперь, когда у Ромашова оставалось больше свободы и уединенія, все чаще и чаще приходили ему въ голову непривычныя, странныя и сложныя мысли, въ родѣ тѣхъ, которыя такъ потрясли его мѣсяцъ тому назадъ, въ день его ареста. Случалось это обыкновенно послѣ службы, въ сумерки, когда онъ тихо бродилъ въ саду, подъ густыми засыпающими деревьями, и, одинокій, тоскующій, прислушивался къ гудѣнію вечернихъ жуковъ и глядѣлъ на спокойное, розовое, темнѣющее небо.
Эта новая внутренняя жизнь поражала его своей многообразностью. Раньше онъ не смѣлъ и подозрѣвать, какія радости, какая мощь и какой глубокій интересъ скрываются въ такой простой, обыкновенной вещи, какъ человѣческая мысль.
Онъ уже зналъ теперь твердо, что не останется служить въ арміи и непремѣнно уйдетъ въ запасъ, какъ только минуютъ три обязательныхъ года, которые ему надлежало отбыть за образованіе въ военномъ училищѣ. Но онъ никакъ не могъ себѣ представить, что̀ онъ будетъ дѣлать, ставши штатскимъ. Поочередно онъ перебиралъ: акцизъ, желѣзную дорогу, коммерцію, думалъ быть управляющимъ имѣніемъ, поступить въ департаментъ. И тутъ впервые онъ съ изумленіемъ представилъ
