Но первая полурота уже вступила въ эту черту.
— Хорошо, ребята!—слышится довольный голосъ корпуснаго командира.—А-а-а-а!—подхватываютъ солдаты высокими, счастливыми голосами. Еще громче вырываются впередъ звуки музыки. «О, милый!—съ умиленіемъ думаетъ Ромашовъ о генералѣ.—Умница!»
Теперь Ромашовъ одинъ. Плавно и упруго, едва касаясь ногами земли, приближается онъ къ завѣтной чертѣ. Голова его дерзко закинута назадъ и съ гордымъ вызовомъ обращена влѣво. Во всемъ тѣлѣ у него такое ощущеніе легкости и свободы, точно онъ получилъ неожиданную способность летать. И, сознавая себя предметомъ общаго восхищенія, прекраснымъ центромъ всего міра, онъ говоритъ самъ себѣ въ какомъ-то радужномъ, восторженномъ снѣ:
«Посмотрите, посмотрите,—это идетъ Ромашовъ». «Глаза дамъ сверкали восторгомъ». Разъ, два, лѣвой!.. «Впереди полуроты граціозной походкой шелъ красивый молодой подпоручикъ». Лѣвой, правой!.. «Полковникъ Шульговичъ, вашъ Ромашовъ одна прелесть,—сказалъ корпусный командиръ:—я бы хотѣлъ имѣть его своимъ адъютантомъ». Лѣвой…
Еще секунда, еще мгновеніе—и Ромашовъ пересѣкаетъ очарованную нить. Музыка звучитъ безумнымъ, героическимъ, огненнымъ торжествомъ. «Сейчасъ похвалитъ»,—думаетъ Ромашовъ, и душа его полна праздничнымъ сіяніемъ. Слышенъ голосъ корпуснаго командира, вотъ голосъ Шульговича, еще чьи-то голоса… «Конечно, генералъ похвалилъ, но отчего же солдаты не отвѣчали? Кто-то кричитъ сзади, изъ рядовъ… Что̀ случилось?»
Ромашовъ обернулся назадъ и поблѣднѣлъ. Вся его полурота вмѣсто двухъ прямыхъ, стройныхъ линій представляла изъ себя безобразную, изломанную по всѣмъ направленіямъ, стѣснившуюся, какъ овечье стадо, толпу.
