жали въ своихъ каламянковыхъ рубахахъ. Въ радостномъ свѣтѣ розоваго безоблачнаго утра ихъ лица казались сѣрыми, глянцовитыми и жалкими.
Въ шесть часовъ явились къ ротамъ офицеры. Общій сборъ полка былъ назначенъ въ десять часовъ, но ни одному ротному командиру, за исключеніемъ Стельковскаго, не пришла въ голову мысль дать людямъ выспаться и отдохнуть передъ смотромъ. Наоборотъ, въ это утро особенно ревностно и суетливо вбивали имъ въ голову словесность и наставленія къ стрѣльбѣ, особенно густо висѣла въ воздухѣ скверная ругань, и чаще обыкновеннаго сыпались толчки и зуботычины.
Въ девять часовъ роты стянулись на плацъ, шагахъ въ пятистахъ впереди лагеря. Тамъ уже стояли длинной прямой линіей, растянувшись на полверсты, шестнадцать ротныхъ желонеровъ съ разноцвѣтными флажками на ружьяхъ. Желонерный офицеръ поручикъ Ковано, одинъ изъ главныхъ героевъ сегодняшняго дня, верхомъ на лошади носился взадъ и впередъ вдоль этой линіи, выравнивая ее, скакалъ съ бѣшенымъ крикомъ, распустивъ поводья, съ шапкой на затылкѣ, весь мокрый и красный отъ старанія. Его шашка отчаянно билась о ребра лошади, а бѣлая худая лошадь, вся усыпанная отъ старости гречкой и съ бѣльмомъ на правомъ глазу, судорожно вертѣла короткимъ хвостомъ и издавала въ тактъ своему безобразному галопу рѣзкіе, отрывистые, какъ выстрѣлы, звуки. Сегодня отъ поручика Ковако зависѣло очень многое: по его желонерамъ должны были выстроиться въ безукоризненную нитку всѣ 16 ротъ полка.
Ровно безъ десяти минутъ въ десять вышла изъ лагеря пятая рота. Твердо, большимъ частымъ шагомъ, отъ котораго равномѣрно вздрагивала земля, прошли на глазахъ у всего полка эти сто человѣкъ, всѣ, какъ на подборъ,
