чуть-чуть надѣялась на васъ, я бросила бы все и пошла за вами. Ахъ, Ромочка, славный мой. Я слышала, какая-то легенда говоритъ, что Богъ создалъ сначала всѣхъ людей цѣлыми, а потомъ почему-то разбилъ каждого на двѣ части и разбросалъ по свѣту. И вотъ ищутъ цѣлые вѣка одна половинка другую—и все не находятъ. Дорогой мой, вѣдь мы съ вами—эти двѣ половинки; у насъ все общее: и любимое, и нелюбимое, и мысли, и сны, и желанія. Мы понимаемъ другъ друга съ полунамека, съ полуслова, даже безъ словъ, одной душой. И вотъ я должна отказаться отъ тебя. Ахъ, это уже второй разъ въ моей жизни.
— Да, я знаю.
— Онъ говорилъ тебѣ?—спросила Шурочка быстро.
— Нѣтъ, это вышло случайно. Я знаю.
Они замолчали. На небѣ дрожащими зелеными точечками загорались первыя звѣзды. Справа едва-едва доносились голоса, смѣхъ и чье-то пѣніе. Остальная часть рощи, погруженная въ мягкій мракъ, была полна священной, задумчивой тишиной. Костра отсюда не было видно, но изрѣдка по вершинамъ ближайшихъ дубовъ, точно отблескъ дальней зарницы, мгновенно пробѣгалъ красный трепещущій свѣтъ. Шурочка тихо гладила голову и лицо Ромашова; когда же онъ находилъ губами ея руку, она сама прижимала ладонь къ его рту.
— Я своего мужа не люблю,—говорила она медленно, точно въ раздумьѣ.—Онъ грубъ, онъ нечутокъ, неделикатенъ. Ахъ—это стыдно говорить—но мы, женщины, никогда не забываемъ перваго насилія надъ нами. Потомъ онъ такъ дико ревнивъ. Онъ до сихъ поръ мучитъ меня этимъ несчастнымъ Назанскимъ. Выпытываетъ каждую мелочь, дѣлаетъ такія чудовищныя предположенія, фу… Задаетъ мерзкіе вопросы. Господи! Это же былъ невин-
