— Который лицо часовой… неприкосновенно…—залепеталъ наобумъ татаринъ.—Не могу знать, ваша высокоблагородія,—закончилъ онъ вдругъ тихо и рѣшительно.
Полное лицо командира покраснѣло густымъ кирпичнымъ, старческимъ румянцемъ, а его кустистыя брови гнѣвно сдвинулись. Онъ обернулся вокругъ себя и рѣзко спросилъ:
— Кто здѣсь младшій офицеръ?
Ромашовъ выдвинулся впередъ и приложилъ руку къ фуражкѣ.
— Я, г. полковникъ.
— А-а! Подпоручикъ Ромашовъ. Хорошо вы, должно-быть, занимаетесь съ людьми. Колѣни вмѣстѣ!—гаркнулъ вдругъ Шульговичъ, выкатывая глаза.—Какъ стоите въ присутствіи своего полкового командира? Капитанъ Слива, ставлю вамъ на видъ, что вашъ субалтернъ-офицеръ не умѣетъ себя держать передъ начальствомъ при исполненіи служебныхъ обязанностей… Ты, собачья душа,—повернулся Шульговичъ къ Шарафутдинову:—кто у тебя полковой командиръ?
— Не могу знать,—отвѣтилъ съ уныніемъ, но поспѣшно и твердо татаринъ.
— У!..... Я тебя спрашиваю, кто твой командиръ полка? Кто—я? Понимаешь, я, я, я, я, я!..—И Шульговичъ нѣсколько разъ изо всей силы ударилъ себя ладонью по груди.
— Не могу знать…
— ........—…—выругался полковникъ длинной, въ двадцать словъ, запутанной и циничной фразой.—Капитанъ Слива, извольте сейчасъ же поставить этого сукина сына подъ ружье съ полной выкладкой. Пусть сгніетъ, каналья, подъ ружьемъ. Вы, подпоручикъ, больше о бабьихъ хвостахъ думаете, чѣмъ о службѣ-съ.
