связи съ молоденькой женой дряхлаго бригаднаго командира, который жилъ въ томъ же городѣ. Было такъ же навѣрно извѣстно о его близости съ m-me Тальманъ: ради нея его и приглашали обыкновенно въ гости—этого требовали своеобразные законы полковой вѣжливости и вниманія.
— Очень радъ, очень радъ,—говорилъ Николаевъ, идя навстрѣчу Ромашову:—тѣмъ лучше. Отчего же вы утромъ не пріѣхали къ пирогу?
Онъ говорилъ это радушно, съ любезной улыбкой, но въ его голосѣ и глазахъ Ромашовъ ясно уловилъ то же самое отчужденное, дѣланное и сухое выраженіе, которое онъ почти безсознательно чувствовалъ, встрѣчаясь съ Николаевымъ все послѣднее время.
«Онъ меня не любитъ,—рѣшилъ быстро про себя Ромашовъ.—Что̀ онъ? Сердится? Ревнуетъ? Надоѣлъ я ему?»
— Знаете… у насъ идетъ въ ротѣ осмотръ оружія,—отважно солгалъ Ромашовъ.—Готовимся къ смотру, нѣтъ отдыха даже въ праздники… Однако я положительно сконфуженъ… Я никакъ не предполагалъ, что у васъ пикникъ, и вышло такъ, точно я напросился. Право, мнѣ совѣстно…
Николаевъ широко улыбнулся и съ оскорбительной любезностью потрепалъ Ромашова по плечу.
— О, нѣтъ, что̀ вы, мой любезный… Больше народу—веселѣе… что̀ за китайскія церемоніи!.. Только, вотъ, не знаю, какъ насчетъ мѣстъ въ фаэтонахъ. Ну, да разсядемся какъ-нибудь.
— У меня экипажъ,—успокоилъ его Ромашовъ, едва замѣтно уклоняясь плечомъ отъ руки Николаева.—Наоборотъ, я съ удовольствіемъ готовъ его предоставить въ ваше распоряженіе.
Онъ оглянулся и встрѣтился глазами съ Шурочкой.