— Чтобы не спалъ, не дремалъ, не курилъ и ни отъ кого не принималъ никакихъ вещей и подарковъ.
— А честь?
— И чтобы отдавалъ установленную честь господамъ проѣзжающимъ офицерамъ.
— Такъ. Садись.
Шаповаленко давно уже замѣтилъ ироническую улыбку вольноопредѣляющагося Фокина и потому выкрикиваетъ съ особенной строгостью:
— Вольный опредѣляющій! Кто же такъ встаетъ? Если начальство спрашиваетъ, то вставать надо швидко, какъ пружина. Что̀ есть знамя?
Вольноопредѣляющійся Фокинъ, съ университетскимъ значкомъ на груди, стоитъ передъ унтеръ-офицеромъ въ почтительной позѣ. Но его молодые сѣрые глаза искрятся веселой насмѣшкой.
— Знамя есть священная воинская хоругвь, подъ которой…
— Брешете!—сердито обрываетъ его Шаповаленко и ударяетъ памяткой по ладони.
— Нѣтъ, я говорю вѣрно,—упрямо, но спокойно говоритъ Фокинъ.
— Что̀-о!?. Если начальство говоритъ нѣтъ, значитъ нѣтъ!
— Посмотрите сами въ уставѣ.
— Якъ я унтеръ-офицеръ, то я и уставъ знаю лучше вашего. Скаж-жите! Всякій вольный опредѣляющій задается на макароны. А можетъ, я самъ захочу податься въ юнкерское училище на обученіе? Почему вы знаете? Что̀ это такое за хоругь? Хе-руг-ва! А отнюдь не хоругь. Свяченая воинская херугва, въ родѣ какъ образъ.
— Шаповаленко, не спорь,—вмѣшивается Ромашовъ.—Продолжай занятія.
— Слушаю, ваше благородіе!—вытягивается Шапова-
