тать, а въ мишени на пять пуль больше, чѣмъ выпустили. Сто пять процентовъ попаданія. Спасибо, фельдфебель успѣлъ клейстеромъ замазать.
— А при Слесаревѣ, помните шрейберовскую гимнастику?
— Еще бы не помнить! Вотъ она у меня гдѣ сидитъ. Балеты танцовали. Да мало ли ихъ еще было, генераловъ этихъ, чортъ бы ихъ дралъ! Но все это, скажу вамъ, господа, чепуха и мандрагорія въ сравненіи съ теперешнимъ. Это ужъ, что̀ называется—пріидите, послѣднее цѣлованіе. Прежде по крайности знали, что̀ съ тебя спросятъ, а теперь? Ахъ, помилуйте, солдатикъ—ближній, нужна гуманность. Дррать его надо, расподлеца! Ахъ, развитіе умственныхъ способностей, быстрота и соображеніе. Суворовцы! Не знаешь теперь, чему солдата и учить. Отъ, извольте, выдумалъ новую штуку, сквозную атаку…
— Да, это не шоколадъ!—сочувственно кивнулъ головой Вѣткинъ.
— Стоишь, какъ тотъ болванъ, а на тебя казачишки во весь карьеръ дуютъ. И насквозь! Ну-ка, попробуй—посторонись-ка. Сейчасъ приказъ: «У капитана такого-то слабые нервы. Пусть помнитъ, что на службѣ его никто насильно не удерживаетъ».
— Лукавый старикашка,—сказалъ Вѣткинъ.—Онъ въ К—скомъ полку какую штуку удралъ. Завелъ роту въ огромную лужу и велитъ ротному командовать: «ложись!». Тотъ помялся, однако командуетъ—«ложись!». Солдаты растерялись, думаютъ, что не разслышали. А генералъ при нижнихъ чинахъ давай пушить командира: «Какъ ведете роту! Бѣлоручки! Нѣженки! Если здѣсь въ лужу боятся лечь, то какъ въ военное время вы ихъ подымете, если они подъ огнемъ непріятеля залягутъ куда-нибудь въ ровъ? Не солдаты у васъ, а бабы, и командиръ—баба! На абвахту!»
