Хлѣбниковъ дѣлалъ усилія подняться, но лишь безпомощно дрыгалъ ногами и раскачивался изъ стороны въ сторону. На секунду онъ обернулъ въ сторону и внизъ свое сѣрое маленькое лицо, на которомъ жалко и нелѣпо торчалъ вздернутый кверху грязный носъ. И вдругъ, оторвавшись отъ перекладины, упалъ мѣшкомъ на землю.
— А-а! Не желаешь дѣлать емнастическія упражненія!—заоралъ унтеръ-офицеръ.—Ты, подлецъ, мнѣ весь взводъ нарушаешь! Я т-тебѣ!
— Шаповаленко, не смѣть драться!—крикнулъ Ромашовъ, весь вспыхнувъ отъ стыда и гнѣва.—Не смѣй этого дѣлать никогда!—крикнулъ онъ, подбѣжавъ къ унтеръ-офицеру и схвативъ его за плечо.
Шаповаленко вытянулся въ струнку и приложилъ руку къ козырьку. Въ его глазахъ, ставшихъ сразу по-солдатски безсмысленными, дрожала однако чуть замѣтная насмѣшливая улыбка.
— Слушаю, ваше благородіе. Только позвольте вамъ доложить: никакой съ имъ возможности нѣтъ.
Хлѣбниковъ стоялъ рядомъ, сгорбившись; онъ тупо смотрѣлъ на офицера и вытиралъ ребромъ ладони носъ. Съ чувствомъ остраго и безполезнаго сожалѣнія Ромашовъ отвернулся отъ него и пошелъ къ третьему взводу.
Послѣ гимнастики, когда людямъ данъ былъ десятиминутный отдыхъ, офицеры опять сошлись вмѣстѣ на серединѣ плаца, у параллельныхъ брусьевъ. Разговоръ сейчасъ же зашелъ о предстоящемъ майскомъ парадѣ.
— Отъ, извольте угадать, гдѣ нарвешься!—говорилъ Слива, разводя руками и пуча съ изумленіемъ водянистые глаза.—То-есть, скажу я вамъ: именно, у каждаго генерала своя фантазія. Помню я, былъ у насъ генералъ-лейтенантъ Львовичъ командиръ корпуса. Онъ изъ инженеровъ къ намъ попалъ. Такъ при немъ мы только и занимались однимъ самоокапываніемъ. Уставъ, пріемы,
