Но молодыхъ офицеровъ Слива жучилъ и подтягивалъ, употребляя безцеремонные, хлесткіе пріемы, которымъ его врожденный хохлацкій юморъ придавалъ особую ѣдкость. Если, напримѣръ, на ученьи субалтернъ-офицеръ сбивался съ ноги, онъ кричалъ, слегка заикаясь по привычкѣ:
— Отъ, из-звольте. Уся рота, ч-чортъ бы ее побралъ, идетъ не въ ногу. Одинъ п-подпоручикъ идетъ въ ногу.
Иногда же, обругавъ всю роту матерными словами, онъ поспѣшно, но ѣдко прибавлялъ:
— З-за исключеніемъ г-господъ офицеровъ и подпрапорщика.
Но особенно онъ бывалъ жестокъ и утѣснителенъ въ тѣхъ случаяхъ, когда младшій офицеръ опаздывалъ въ роту, и это чаще всего испытывалъ на себѣ Ромашовъ. Еще издали замѣтивъ подпоручика, Слива командовалъ ротѣ: «смирно», точно устраивая опоздавшему иронически-почетную встрѣчу, а самъ неподвижно, съ часами въ рукахъ, слѣдилъ, какъ Ромашовъ, спотыкаясь отъ стыда и путаясь въ шашкѣ, долго не могъ найти своего мѣста. Иногда же онъ съ яростною вѣжливостью спрашивалъ, не стѣсняясь того, что это слышали солдаты: «Я думаю, подпоручикъ, вы позволите продолжать?» Въ другой разъ освѣдомлялся съ предупредительной заботливостью, но умышленно громко, о томъ, какъ подпоручикъ спалъ и что видѣлъ во снѣ. И только продѣлавъ одну изъ этихъ штучекъ, онъ отводилъ Ромашова въ сторону и, глядя на него въ упоръ круглыми рыбьими глазами, дѣлалъ ему грубый выговоръ.
«Эхъ, все равно ужъ!—думалъ съ отчаяніемъ Ромашовъ, подходя къ ротѣ.—И здѣсь плохо и тамъ плохо,—одно къ одному. Пропала моя жизнь!»
Ротный командиръ, поручикъ Вѣткинъ, Лбовъ и фельдфебель стояли по срединѣ плаца и всѣ вмѣстѣ обер-
