это. Или, вы думаете, я не понималъ смысла этой вашей фамильярности со мной на вечерахъ, этихъ нѣжныхъ взглядовъ, этого повелительнаго и интимнаго тона, въ то время, когда на насъ смотрѣли посторонніе? Да, да, непремѣнно, чтобы смотрѣли. Иначе вся эта игра для васъ не имѣетъ смысла. Вамъ не любви отъ меня нужно было, а того, чтобы всѣ видѣли васъ лишній разъ скомпрометированной.
— Для этого я могла бы выбрать кого-нибудь получше и поинтереснѣе васъ,—съ напыщенной гордостью возразила Петерсонъ.
— Не безпокойтесь, этимъ вы меня не уязвите. Да, я повторяю: вамъ нужно только, чтобы кого-нибудь считали вашимъ рабомъ, новымъ рабомъ вашей неотразимости. А время идетъ, а рабы все рѣже и рѣже. И для того, чтобы не потерять послѣдняго вздыхателя, вы, холодная, безстрастная, приносите въ жертву и ваши семейныя обязанности и вашу вѣрность супружескому алтарю.
— Нѣтъ, вы еще обо мнѣ услышите!—зло и многозначительно прошептала Раиса.
Черезъ всю залу, пятясь и отскакивая отъ танцующихъ паръ, къ нимъ подошелъ мужъ Раисы, капитанъ Петерсонъ. Это былъ худой, чахоточный человѣкъ, съ лысымъ желтымъ черепомъ и черными глазами—влажными и ласковыми, но съ затаеннымъ злобнымъ огонькомъ. Про него говорили, что онъ былъ безумно влюбленъ въ свою жену, влюбленъ до такой степени, что велъ нѣжную, слащавую и фальшивую дружбу со всѣми ея поклонниками. Также было извѣстно, что онъ платилъ имъ ненавистью, вѣроломствомъ и всевозможными служебными подвохами, едва только они съ облегченіемъ и радостью уходили отъ его жены.
Онъ еще издали неестественно улыбался своими синими, облипшими вокругъ рта, губами.
