и на лбу вздулись, точно ижица, двѣ сходящіяся къ переносью жилы.
— Жамаисъ!—увѣренно дразнилъ его Олиізаръ.—Этого даже я не сдѣлаю.
Кій Агамалова съ сухимъ трескомъ скользнулъ по шару, но шаръ не сдвинулся съ мѣста.
— Киксъ!—радостно закричалъ Олизаръ и затанцовалъ канканъ вокругъ бильярда.—Когда ты спышь—храпышь, дюша мой?
Агамаловъ стукнулъ толстымъ концомъ кія о полъ.
— А ты не смѣй подъ руку говорить!—крикнулъ онъ, сверкая черными глазами.—Я игру брошу.
— Нэ кирпичись, дюша мой, кровь испортышь. Модистку въ уголъ!..
Къ Ромашову подскочилъ одинъ изъ вѣстовыхъ, наряженныхъ на дежурство въ переднюю, чтобы раздѣвать пріѣзжающихъ дамъ.
— Ваше благородіе, васъ барыня просятъ въ залу.
Тамъ уже прохаживались медленно взадъ и впередъ три дамы, только-что пріѣхавшія, всѣ три—пожилыя. Самая старшая изъ нихъ, жена завѣдующаго хозяйствомъ, Анна Ивановна Мигунова, обратилась къ Ромашову строгимъ и жеманнымъ тономъ, капризно растягивая концы словъ и со свѣтской важностью кивая головой:
— Подпоручикъ Ромашо-овъ, прикажите сыграть что-нибудь для слу-уха. Пожа-алуйста…
— Слушаю-съ.—Ромашовъ поклонился и подошелъ къ музыкантскому окну.—Зиссерманъ,—крикнулъ онъ старостѣ оркестра:—валяй для слуха!
Сквозь раскрытое окно галлереи грянули первые раскаты увертюры изъ «Жизни за Царя», и въ тактъ имъ заколебались вверхъ и внизъ языки свѣчей.
Дамы понемногу съѣзжались. Прежде, годъ тому на-
