тайкомъ отъ остальныхъ людей, о чемъ-то сладкомъ, болѣзненно-блаженномъ, что̀ ожидало ее въ тишинѣ и въ темнотѣ ночи. И въ голову студента пришла странная, тревожная, почти суевѣрная мысль о таинственной власти болѣзни надъ этой семьей. Глядя въ необыкновенные глаза дѣвочки, онъ думалъ о томъ, что, можетъ-быть, для нея не существуетъ обыкновенной, будничной жизни. Медленно и равнодушно проходитъ для нея длинный день, съ его однообразными заботами, съ его безпокойнымъ шумомъ и суетой, съ его назойливымъ свѣтомъ. Но наступаетъ вечеръ, и вотъ, вперивъ глаза въ огонь, дѣвочка томится нетерпѣливымъ ожиданіемъ ночи. А ночью духъ неизлѣчимой болѣзни, измозжившій слабое дѣтское тѣло, овладѣваетъ ея маленькимъ мозгомъ и окутываетъ его дикими, мучительно-блаженными грезами…
Гдѣ-то давнымъ-давно Сердюковъ видѣлъ сепію извѣстнаго художника. Картина эта такъ и называлась «Малярія». На краю болота, около воды, въ которой распустились бѣлыя кувшинки, лежитъ дѣвочка, широко разметавъ во снѣ руки. А изъ болота, вмѣстѣ съ туманомъ, теряясь въ немъ легкими складками одежды, подымается тонкій, неясный призракъ женской фигуры съ огромными дикими глазами и медленно, страшно медленно тянется къ ребенку. Сердюковъ вспомнилъ вдругъ эту забытую картину и тотчасъ же почувствовалъ, какъ мистическій страхъ холодною щеткой проползъ у него по спинѣ отъ затылка до поясницы.
— Ну-съ, въ Америкѣ такой обычай: посидятъ-посидятъ, да и спать, — сказалъ землемѣръ, вставая, со стула. — Стели-ка намъ, Марья.
Всѣ поднялись съ своихъ мѣстъ. Дѣвочка заложила за голову сцѣпленные пальцы рукъ и сильно потянулась всѣмъ тѣломъ. Она зажмурила глаза, но губы ея улыбались радостно и мечтательно. Зѣвая и потягиваясь,