Вслѣдъ затѣмъ дежурный фурьеръ пошелъ къ намъ сообщить, что полученъ приказъ готовиться къ немедленному выступленію.
На другой день, 7-го (19-го) октября, съ ранняго утра, городъ кишмя-кишѣлъ евреями и русскими крестьянами: первые пришли покупать у солдатъ все, чего они не могли унести съ собой, а вторые—чтобы поживиться тѣмъ, что мы выбрасывали на улицу. Мы узнали, что маршалъ Мортье остается въ Кремлѣ съ 10 тысячъ войска и что ему приказано обороняться въ случаѣ надобности.
Послѣ полудня мы двинулись въ походъ, позаботившись сдѣлать, по мѣрѣ возможности, запасы напитковъ, которые мы нагрузили на телѣгу маркитантки, тетки Дюбуа, вмѣстѣ съ нашей большой серебряной миской. Почти смерклось, когда мы вышли за городъ. Вскорѣ мы очутились среди множества повозокъ, которыми управляли люди разныхъ національностей; они шли въ три-четыре ряда, и вереница тянулась на протяженіи цѣлой мили. Слышался говоръ на разныхъ языкахъ — французскомъ, нѣмецкомъ, испанскомъ, португальскомъ и еще на многихъ другихъ; московскіе крестьяне шли слѣдомъ, а также и пропасть евреевъ: всѣ эти народы со своими разнообразными одѣяніями и нарѣчіями, маркитанты съ женами и плачущими ребятами—все это тѣснилось въ безпорядкѣ и производило невообразимую сумятицу. У нѣкоторыхъ повозки были уже поломаны, другіе кричали и бранились—содомъ былъ такой, что
