которыхъ арестовывали ежеминутно; больше я о немъ не слыхалъ.
Послѣ этой экспедиціи я вернулся въ комнату, заперся и, осмотрѣвшись кругомъ, нѣтъ-ли чего-нибудь такого, что могло бы повредить мнѣ, я отворилъ дверь во вторую комнату: тамъ обѣ Дульцинеи сидѣли на диванѣ. Увидавъ меня, онѣ, казалось, совсѣмъ не удивились и заговорили обѣ разомъ, но я ничего не понялъ. Мнѣ хотѣлось узнать, нѣтъ-ли у нихъ чего-нибудь съѣстного. Онѣ прекрасно поняли меня и подали огурцовъ, луку, большой кусокъ соленой рыбы, немного пива, но безъ хлѣба. Немного погодя, та, что была, помоложе, принесла мнѣ бутылку какого-то напитка, который она называла «козалки»; отвѣдавъ его, я убѣдился, что это просто данцигская можжевеловая водка, и въ какіе-нибудь полчаса мы осушили всю бутылку; я замѣтилъ, что обѣ мои москвички насчетъ выпивки способны перещеголять меня. Я остался еще немного съ сестрами—онѣ дали мнѣ понять, что онѣ сестры, потомъ вернулся въ свою комнату.
Войдя, я засталъ у себя унтеръ-офицера Роша, пришедшаго навѣстить меня и давно уже поджидавшаго меня. Онъ спросилъ, гдѣ я пропадалъ, и когда я разсказалъ ему о своемъ приключеніи, онъ пересталъ удивляться моему отсутствію, но очень обрадовался, потому что, по его словамъ, никого нельзя было найти для стирки бѣлья. Теперь случай посылалъ намъ двухъ московскихъ дамъ, которыя вѣроятно сочтутъ за честь стирать и чинить бѣлье французскихъ воен-
