раловъ уже не было лошадей. За императорской группой слѣдовали семь или восемь сотъ офицеровъ и унтеръ-офицеровъ, двигавшихся въ глубочайшемъ безмолвіи съ значками полковъ, къ которымъ они принадлежали и которыхъ столько разъ водили въ побѣдоносныя сраженія. То были остатки отъ шестидесяти-тысячной слишкомъ арміи. Далѣе шла пѣшая императорская гвардія въ образцовомъ порядкѣ — впереди егеря, а за ними старые гренадеры.
Мой бѣдный Пикаръ, цѣлый мѣсяцъ не видавшій арміи, наблюдалъ все это, не говоря ни слова, но по его судорожнымъ движеніямъ можно было догадаться, что происходитъ въ его душѣ. Нѣсколько разъ онъ стучалъ прикладомъ ружья о землю и билъ себя кулаками въ грудь. Крупныя слезы катились по его щекамъ на обледенѣвшіе усы.
Повернувшись ко мнѣ, онъ промолвилъ: «Ей Богу, землякъ, мнѣ кажется, что все это сонъ. Не могу удержать слезъ, видя, что императоръ идетъ пѣшкомъ, опираясь на палку—онъ, этотъ великій человѣкъ, которымъ всѣ мы такъ гордимся!» При этомъ Пикаръ опять стукнулъ ружьемъ объ землю. Этимъ движеніемъ онъ, вѣроятно, хотѣлъ придать больше выразительности своимъ словамъ.—А замѣтили вы, какъ онъ взглянулъ на насъ? продолжалъ Пикаръ. Дѣйствительно, проходя мимо, императоръ повернулъ голову въ нашу сторону. Онъ взглянулъ на насъ такъ, какъ всегда глядѣлъ на солдатъ своей гвардіи, когда встрѣчалъ ихъ идущими
