Не съумѣю описать всѣхъ бѣдствій, всѣхъ страданій, всѣхъ раздирающихъ душу сценъ, какія я имѣлъ случай наблюдать и въ какихъ принужденъ былъ самъ участвовать. Все это оставило во мнѣ страшныя, неизгладимыя воспоминанія.
Настало 13-е (25-е) ноября, было часовъ семь утра, и еще не совсѣмъ разсвѣло. Я сидѣлъ погруженный въ черныя думы, какъ вдругъ увидалъ вдали голову колонны и указалъ на нее Пикару.
Первые, кого мы увидѣли, были генералы; нѣкоторые ѣхали верхомъ, но большинство шли пѣшкомъ, какъ и многіе другіе высшіе офицеры, остатки священныхъ эскадрона и батальона, которые были сформированы 10-го (22-го) и отъ которыхъ теперь, черезъ три дня, остались лишь жалкіе слѣды. Они плелись съ трудомъ, у всѣхъ почти были отморожены ноги и завернуты въ тряпье или куски овчины; всѣ умирали съ голоду. Затѣмъ шелъ императоръ, тоже пѣшій, съ палкой въ рукѣ. Онъ былъ закутанъ въ длинный плащъ, подбитый мѣхомъ, а на головѣ у него была шапка малиноваго бархата, отороченная кругомъ чернобурой лисицей. По правую руку отъ него шелъ, также пѣшкомъ, король Мюратъ, по лѣвую — принцъ Евгеній, вице-король Италіи; далѣе маршалы Бертье, принцъ Нефшательскій, Ней, Мортье, Лефевръ и другіе маршалы и генералы, чьи корпуса были большею частью истреблены.
Миновавъ насъ, императоръ сѣлъ на коня, какъ и часть сопровождавшей его свиты; у большинства гене-
