Разговаривая, я замѣчалъ, что нашъ проводникъ, то и дѣло останавливается, прислушиваясь.
Вдругъ, смотрю, Пикаръ бросается въ растяжку на снѣгъ, скомандовавъ намъ рѣзкимъ голосомъ: «Смирно!»—Ну, подумалъ я,— кончено, мой старый товарищъ совсѣмъ рехнулся! Что-то со мной будетъ! Пораженный, я смотрѣлъ на него; онъ вскакиваетъ и начинаетъ кричать, но уже болѣе естественнымъ голосомъ: «Да здравствуетъ императоръ! Слушайте—пушка! Мы спасены!»—Какъ такъ? спросилъ я. — «Да, конечно, продолжалъ онъ.—Прислушайтесь». Дѣйствительно, гдѣ-то вдали гремѣли пушки: «Ахъ! отлегло отъ сердца, императоръ не въ плѣну, какъ увѣрялъ вчера проклятый эмигрантъ. Не правда-ли, землякъ? Это до того взбудоражило мнѣ голову, что я готовъ былъ умереть отъ бѣшенства и огорченія. Но теперь все обстоитъ благополучно, мы въ ту сторону и направимся: это безошибочный проводникъ». Жидъ также увѣрялъ, что пушка гремитъ со стороны Березины. Словомъ, мой старый товарищъ былъ въ такомъ восторгѣ, что затянулъ пѣсенку, сочиненную по случаю отъѣзда французовъ въ 1805 году въ Австрію на сраженіе подъ Аустерлицомъ.
Полъ-часа спустя, намъ стало такъ трудно подвигаться, что почти не было возможности продолжать путь. Нашъ проводникъ полагалъ, что онъ сбился съ дороги. Вотъ почему, встрѣтивъ пространство довольно возвышенное, гдѣ мы могли идти съ большимъ удобствомъ, мы направились туда, надѣясь попасть на бо-
