данныя ему и его дочерямъ и что одна изъ дочерей уже отправилась за покупками вмѣстѣ съ матерью и большой собакой.
Намъ устроили прямо на полу постели изъ соломы и овчинъ. Пикаръ немедленно заснулъ; скоро и я послѣдовалъ его примѣру. Насъ разбудилъ лай собаки. «Ладно, проговорилъ старый полякъ,—вотъ жена съ дочерью вернулись». Дѣйствительно, женщины вошли въ избу. Онѣ принесли намъ молока, немного картофелю и маленькую лепешку изъ ржаной муки—все это добытое за большія деньги; что же касается водки—нема! Весь небольшой запасъ ея былъ забранъ русскими. Мы отблагодарили этихъ добрыхъ людей, сдѣлавшихъ больше двухъ верстъ по колѣно въ снѣгу глухой ночью, въ лютый морозъ, подвергаясь опасности быть растерзанными волками или медвѣдями, которыхъ водится множество въ лѣсахъ Литвы, а въ особенности въ ту пору, потому что они убѣгали изъ лѣсовъ, сжигаемыхъ нами по пути и искали убѣжища въ другихъ, представлявшихъ больше безопасности, а также пищи, благодаря множеству лошадей и людей, умиравшихъ каждый день.
Мы сварили супъ и уничтожили его съ жадностью. Поѣвъ до-сыта, я почувствовалъ себя гораздо легче. Этотъ супъ, приправленный молокомъ, подкрѣпилъ мнѣ желудокъ. Потомъ я предался думамъ, подперевъ голову руками. Пикаръ полюбопытствовалъ, о чемъ я задумался: «О томъ, отвѣчалъ я,—что не будь васъ со мною, старый товарищъ, и не будь я связанъ честью
