чѣмъ я думалъ. Вотъ посмотримъ!» Онъ развязалъ шнурки, подвязанные у него подъ подбородкомъ и придерживавшіе два куска овчины, которыя защищали его уши отъ мороза. Но только-что онъ снялъ ихъ, какъ полила кровь. «Видите! сказалъ онъ мнѣ.—Впрочемъ, это пустяки. Простая царапина. Пуля скользнула по черепу.» Старый полякъ поспѣшилъ снять съ него амуницію, съ которой онъ отвыкъ разставаться, а также мохнатую шапку, въ которой онъ всегда спалъ. Та же дѣвушка, что вымыла ему ноги, обмыла ему и голову. Всѣ кругомъ суетились и прислуживали ему. Бѣдный Пикаръ былъ такъ тронутъ оказываемыми ему услугами, что крупныя слезы струились по его щекамъ. Понадобились ножницы остричь ему волоса. Я вспомнилъ про сумку хирурга, взятую мною у казака, и мы нашли въ ней полный наборъ для перевязки: двое ножницъ, нѣсколько хирургическихъ инструментовъ, корпію и бинты. Обрѣзавъ ему волосы, старуха высосала ему рану, оказавшуюся серьезнѣе, чѣмъ онъ думалъ. Затѣмъ приложили къ ней корпіи и забинтовали ее. Мы нашли пулю застрявшей въ тряпкахъ, заполнявшихъ дно его гренадерки. Лѣвое крыло императорскаго орла было пробито. Осматривая все содержимое въ шапкѣ, Пикаръ вскрикнулъ отъ радости: онъ нашелъ свою носогрѣйку, и немедленно запалилъ ее: онъ не курилъ съ самого Смоленска.
Когда намъ вымыли ноги, ихъ обтерли овчинами, а потомъ подостлали ихъ въ видѣ ковра. Мою ра-
