діей!» восклицаетъ одинъ старый солдатъ.—Да проститъ вамъ Господь! Видно, сударь, что вы не знаете ни Наполеона, ни гвардіи. Они сдадутся не иначе, какъ мертвые; они въ этомъ поклялись, слѣдовательно они не въ плѣну».—А вотъ и повозки, сказалъ офицеръ! Мы увидали два фургона изъ нашей арміи и походную кузницу, нагруженную ранеными и больными. Сбросили на земь пятерыхъ людей, и мужики тотчасъ же поспѣшили ободрать ихъ до-гола; ихъ замѣнили пятерыми другими, изъ коихъ трое уже не могли двигаться. Мы услыхали, какъ офицеръ отдавалъ приказанія крестьянамъ, ограбившимъ мертвыхъ, надѣть платье на плѣнныхъ, наиболѣе въ этомъ нуждавшихся, и такъ какъ они недостаточно проворно исполняли его распоряженіе, то онъ стегнулъ каждаго изъ нихъ нагайкой—тогда они послушались. Затѣмъ онъ обратился къ нѣсколькимъ солдатамъ, благодарившимъ его за милость: «Вѣдь я тоже французъ; вотъ уже двадцать лѣтъ, какъ я въ Россіи. Мой отецъ тамъ умеръ, но мать еще жива. Я еще надѣюсь, что обстоятельства позволятъ намъ вскорѣ увидать Францію и вернуть свои имѣнія. Я знаю, что не сила оружія сломила васъ, а лютые русскіе морозы».—А также недостатокъ продовольствія, вставилъ одинъ раненый—еслибъ не это, мы были бы теперь въ Петербургѣ! «Очень можетъ быть», отозвался офицеръ. Обозъ медленно двинулся въ путь.
Когда мы потеряли его изъ виду, мы вернулись къ своей лошади: она сунула голову въ снѣгъ, отыски-
