Они были выстроены въ двѣ шеренги. Седьмой, постарше другихъ, очевидно управлялъ ими. Одѣты они были въ овчинные тулупы, а на ногахъ ихъ была обувь, сдѣланная изъ лыка, съ такими же ремнями; они подошли къ намъ, поздоровались съ нами по-польски, и когда узнали, что мы французы, очевидно обрадовались. Затѣмъ они объяснили намъ, что идутъ въ Минскъ, гдѣ стояла русская армія, и что они входятъ въ составъ ополченія; ихъ заставляли идти на насъ массами; всюду, во всѣхъ селеніяхъ казаки гнали ихъ насильно. Мы продолжали путь; когда мы потеряли ихъ изъ виду, я спросилъ Пикара, понялъ-ли онъ, что говорили крестьяне про Минскъ, бывшій однимъ изъ нашихъ большихъ депо въ Литвѣ—тамъ у насъ были запасы продовольствія и туда, какъ говорили, должна была отступить большая часть арміи. Онъ отвѣчалъ, что прекрасно понялъ и что если это правда, то значитъ «батюшка-тестюшка» сыгралъ съ нами плохую штуку. Я не понялъ его намека, тогдя онъ повторилъ мнѣ, что если это такъ, значитъ австрійцы измѣнили намъ. Я не могъ сообразить, что можетъ быть общаго между Минскомъ и австрійцами[1]. Онъ собирался объяснить мнѣ планъ всей войны, какъ вдругъ задержалъ лошадь и проговорилъ: «Смотрите-ка, какъ будто движется впереди колонна войскъ?» Я
- ↑ Пикаръ зналъ, что говорилъ, намекая на австрійцевь; потомъ я узналъ, что былъ заключенъ союзный договоръ противъ насъ.
