этомъ мѣстѣ; въ этомъ я могъ убѣдиться, когда стало свѣтать. Поднявшись, я пошелъ пятясь и устремивъ глаза на то мѣсто, которое покинулъ, точно былъ увѣренъ, что въ самомъ дѣлѣ есть порохъ въ ящикѣ и его сейчасъ взорветъ. Мало по малу придя въ себя отъ испуга, я вернулся на мѣсто, такъ безразсудно мною оставленное, потому что на разстояніи 20-ти шаговъ я былъ въ безопасности только противъ огня.
Я поднялъ куски воспламенившагося дерева и осторожно поднесъ ихъ на то мѣсто, гдѣ упалъ, затѣмъ подобралъ латы, на которыя споткнулся, чтобы ими забирать снѣгъ и тушить огонь. Но только-что я приступилъ къ этому дѣлу, какъ раздался сигналъ трубъ. Прислушавшись внимательно, я узналъ сигналъ русской кавалеріи—изъ чего я заключилъ, что она близко. При этихъ родныхъ звукахъ казакъ поднялъ голову. Я старался, наблюдая его, подмѣтить на его лицѣ, каковы были его мысли—огонь освѣщалъ его достаточно, чтобы я могъ различить его черты. Очевидно, и онъ тоже пытался узнать, какое впечатлѣніе произвели на меня эти неожиданные звуки. Кстати я могъ разсмотрѣть, что у этого человѣка самая отталкивающая наружность: геркулесовское сложеніе, косые глаза, глубоко сидящіе подъ низкимъ нависшимъ лбомъ; его волоса и борода, жесткіе и рыжіе, придавали его физіономіи дикій видъ. Я замѣтилъ въ то же время, что онъ страшно страдаетъ отъ своей раны: онъ корчился какъ отъ сильныхъ судорогъ и по вре-
