подъ тѣло такъ, чтобы ружье служило мнѣ рычагомъ. Но только что я началъ дѣйствовать, какъ раздирающій душу крикъ раздался извнутри повозки. Я оборачиваюсь; опять крикъ: «Мари, дай мнѣ пить, я умираю!» Я опѣшилъ. Черезъ минуту тотъ же голосъ простоналъ: «Ахъ, Боже мой!» Я сообразилъ, что это несчастные раненые, покинутые помимо ихъ вѣдома. Дѣйствительно, такъ и было.
Я влѣзъ на остовъ лошади въ оглобляхъ, оперся на край повозки и спросилъ, что нужно. Мнѣ съ трудомъ отвѣчали: «Пить».
Я вспомнилъ о кусочкахъ обледенѣлой крови, спрятанныхъ мною въ ягдташъ, и хотѣлъ спуститься за ними, вдругъ луна, свѣтившая мнѣ нѣкоторое время, спряталась за большую черную тучу; думая, что ставлю ногу на что-то твердое, я оступаюсь и падаю на три трупа, лежавшихъ рядомъ. Ноги мои очутились выше головы, поясницей я упирался въ животъ мертвеца, а лицомъ на его руку. За послѣдній мѣсяцъ я привыкъ спать въ подобной компаніи, но тутъ—оттого-ли, что я былъ одинъ одинешенекъ, но мной овладѣло чувство сильнѣе простой трусости. Мнѣ казалось, что это кошмаръ; на мгновеніе я лишился языка. Я былъ какъ безумный и вдругъ принялся кричать, точно меня кто держитъ и не хочетъ отпустить. Несмотря на всѣ мои усилія, я не могъ встать. Наконецъ, я хочу подняться упираясь на руки, но невзначай попадаю рукой въ лицо мертвеца, а одинъ изъ моихъ пальцевъ засовывается ему въ ротъ.
