Страница:Пожар Москвы и отступление французов. 1812 год (1898).djvu/177

даты проникали въ селенія, лежавшія въ двухъ, трехъ верстахъ отъ дороги, или же отъ руки партизановъ, русской арміи, такъ какъ всѣ народности, подвластныя этой имперіи, подымались огуломъ и присоединялись къ общей массѣ арміи. Нужда была такъ велика, что солдаты покидали свои полки, чуть замѣчали дорогу, ведущую въ сторону, въ надеждѣ набрести на какую-нибудь жалкую деревушку, если можно назвать этимъ именемъ скопище скверныхъ лачужекъ, выстроенныхъ изъ бревенъ и гдѣ ничего нельзя было раздобыть (я такъ и не могъ объяснить себѣ, чѣмъ питаются крестьяне); тѣ, кто подвергалъ себя риску подобныхъ экскурсій, возвращались иногда съ краюхой хлѣба, чернаго какъ уголь, перемѣшаннаго съ мякиной и соломой въ палецъ длиной и съ зернами ржи, и вдобавокъ такого жесткаго, что невозможно было его укусить, тѣмъ болѣе, что у всѣхъ губы были изъязвлены и потрескались отъ мороза. За все время этой злосчастной кампаніии ни разу не видалъ, чтобы когда-нибудь наши солдаты приводили съ собой изъ подобныхъ экспедицій корову или барана; не знаю, чѣмъ живутъ эти люди—вѣроятно у нихъ очень мало скота, иначе все-таки онъ попадался бы намъ хоть изрѣдка. Словомъ, это чортовъ край; куда ни глянь—вездѣ сущій адъ.